— Давай нашатырный спирт, — зло пробормотал первый. Второй достал небольшой пузырек, давая вдохнуть старику. Несчастный дернулся, бессознательно пошарил рукой вокруг, словно вспомнив про бутылки кефира. В этот момент первый еще раз поднес свою бутылочку к его губам. Старик непроизвольно сделал несколько глотков. Он хотел кашлянуть, но незнакомец крепко прижал свою руку к его лицу, не давая ему передохнуть. Старик проглотил влагу, застрявшую в его горле. Через секунду он дернулся, затем еще раз и сразу обмяк, падая на ступеньки.
— Все, — сказал второй, — теперь любой врач поставит правильный диагноз: остановка сердца.
— Бутылки разбить? — спросил первый.
— Не нужно, — возразил второй, — лишний шум будет. У него сердце схватило, он бутылки успел поставить на пол и сел на ступеньку. А потом концы отдал. Никто не придерется. Пошли.
Они спустились вниз и вышли из подъезда, закрыв за собой дверь. Старика нашли через полчаса. Вызванная бригада «Скорой помощи» констатировала обширный инфаркт. Жена умершего даже не разрешила отвезти труп в больницу, зачем нужно было полосовать старика, если все и так было ясно.
Именно в тот момент, когда умершего вносили в квартиру, Марина подходила к своему дому. Уже во дворе она увидела сидевшего на скамейке Андрея. Лицо после побоища распухло. Он был в темных очках, очевидно, скрывавших синяк под левым глазом. Увидев Марину, он быстро поднялся, даже дотронулся до очков, но, вспомнив про свой синяк, убрал руку.
— Добрый вечер, — кивнула она, — опять с визитом?
— Я принес книги, — сказал он, показывая на пакет, лежавший на скамейке, — Хемингуэй на английском. Собрание сочинений.
— Напрасно, — спокойно сказала она, — я не возьму такого дорогого подарка.
— Пожалуйста, — пробормотал он разбитыми губами, — мне будет очень приятно.
Ей стало неловко, словно она обидела парня. Марине хотелось поднять руку и дотронуться до его волос. И, вспомнив слова Циннера, тряхнула головой, словно отгоняя эти мысли.
— Ты взял книги у отца? — улыбнулась она.
— Нет, — скорее удивился, чем испугался Андрей. — Я сам покупал эти книги в Мадриде. Там есть хороший магазин книг на английском языке. Если с Виа-Гранде повернуть…
— Я знаю, — перебила его Марина.
— Вы бывали в Мадриде?
— А где, по-твоему, я могла совершенствовать свой испанский?
Она протянула руку, принимая пакет.
— Большое спасибо. Теперь я твой должник.
— Не за что. — Он кивнул головой в знак прощания и пробормотал: — До свидания.
Молодой человек повернулся, чтобы уйти. В его фигуре было что-то такое трогательное и смешное одновременно…
— Андрей, — вдруг с удивлением услышала она свой голос.
Он обернулся.
— Сегодня ты не хочешь подняться ко мне? — спросила она. Этот вопрос она задала уже осознанно.
— Не знаю… — Ему было стыдно за свой вид, поняла она. За эти темные очки, за разбитое лицо. Ему было неловко демонстрировать перед ней свою очевидную мужскую слабость. «Какой ребенок», — подумала она.
— Нет, — сказал он, решившись, — сегодня не могу.
— Пошли, — вздохнула Марина, — я не буду смотреть на твое лицо. Тоже мне супермен.
Андрей больше не колебался. Вместе они вошли в кабину лифта. Опять этот запах, подумала она. Так, наверное, пахнут все молодые мужчины. В квартиру она вошла первой. Положила пакет на стол.
— Иди, усаживайся на диван, я приготовлю кофе, — сказала она. — И сними свои дурацкие очки.
Она прошла в спальню. Сегодня ей не хотелось больше притворяться. Сняла обувь. Решила надеть домашние тапочки, пусть видит разницу. Глупо ее скрывать. Переоделась по-домашнему — темные брюки, светлая блузка.
Когда она внесла кофе, на его лице появилось странное выражение. Это было не огорчение, скорее смесь удивления и восхищения.
— В домашних тапочках я похожа на бабушку. Ведь так? — сказала она, взглянув на парня.
Андрей покачал головой.
— Вы кажетесь моложе, — признался он, — брюки вам очень идут. И тапочки тоже. Вы кажетесь такой домашней.
— Бери свой кофе, — улыбнулась она. Ей была приятна его реакция.
Он все-таки снял очки. Она была права. У левого глаза расплылась синева.
— Спасибо за подарок, — сказала Марина, — но если ты каждый раз будешь из-за меня драться… Это глупо.
— Они сами на меня набросились, — возразил Андрей.
— Верно. Но всегда можно уйти от драки, — кривя душой, сказала она.
— Я не мог убежать, — твердо сказал Андрей, — это некрасиво.
Такие, как он, не убегают, подумала она. Хорошо это или плохо? Вот и сына она так воспитала. Возможно, им нужно быть более гибкими? Хотя откуда взяться гибкости. Это ведь уже новое поколение, они ничего не знают ни о парткомах, которые следили за «моральным обликом», ни о райкомах, где экзаменовали, задавая вопросы по биографии партийных секретарей всех стран, чтобы дать «добро» на отдых в Болгарии.
— Ты долго жил с родителями в Испании? — спросила она.
— Там была только начальная школа, — пояснил он, — а потом пришлось переехать в Москву.
Она помнила, что каждое их слово записывают проклятые магнитофоны. Ей хотелось сказать что-то теплое, поговорить по душам. Она сама не знала, чего именно ей хотелось…
Он пил кофе судорожными глотками. Молчание становилось двусмысленным. Он поднял на нее глаза.
— Можно мне остаться? — вдруг спросил он.
У всех мужчин одинаковая логика, почему-то подумала она. Если я его позвала, он решил… Хотя нет, он гораздо чище. Просто он не скрывает своего желания. Не хочет его скрывать. Но она помнит об этих магнитофонах…
— Не нужно об этом. — Она все-таки протянула руку и дотронулась до его головы. Надеясь, что здесь нет визуальных камер, хотя ничего нельзя было исключить.
Он тряхнул головой.
— Вы обращаетесь со мной как с ребенком, — обиженно сказал Андрей.
— Извини, — она убрала руку. Жест был действительно материнский. — Я к тебе очень хорошо отношусь, — призналась она, — и ты мне очень нравишься. В тебе есть очень много прекрасных черт характера. Нужных для настоящего мужчины. Поверь мне, я в этом немного разбираюсь. Я ведь кандидат психологических наук, — улыбнулась она, — а сейчас, как тебе уже известно, буду писать докторскую. Ты хороший человек, Андрей, и я не сомневаюсь, что в будущем у тебя все будет хорошо.