— Петя, а вы насчет роста ничего еще сказать не желаете? — спросила я юного последователя Ната Пинкертона.
— Какого роста? — не понял меня он.
— Ну, вы сказали, что этот, пусть будет офицер, раз вы настаиваете…
— Я не настаиваю, я лишь доложил вам свои умозаключения и не вижу в них повода для иронии! — с чего-то обиделся гимназист.
— Да я и не иронизирую! Это у меня манера такая разговаривать, так что не принимайте близко к сердцу. Лучше скажите вот о чем: когда офицер выходил из гостиницы, он вам показался выше ростом, чем тогда, у трактира? А когда он вышел переодетым из квартиры, то вам не показалось, что он стал несколько ниже?
Мне понравилось, что Петя не стал отвечать сразу, а всерьез задумался, вспоминая подробности.
— Не буду сочинять и не скажу точно, но, скорее всего, вы правы. В другой раз постараюсь быть внимательнее.
— Не знаю, будет ли следующий раз, но вы при случае особо на обувь взгляните. На каблуки. Хотя думаю, что каблуки бросаться в глаза не будут. Есть такой специальный фасон обуви, когда каблук вроде и невысок, а на самом деле росту прибавляет такая обувь существенно.
— Даша, отчего вас так занимает эта тема? Ну, про каблуки?
— Да оттого, что человек вы наблюдательный и если вам тот постоялец из «Европейской» показался нынче выше, чем вчера, то может и так быть, что он в самом деле был сегодня выше. А единственное объяснение такому явлению — это обувь на высоком каблуке.
— Вот к чему такие ухищрения? — возмутился Петя. — Ходить в такой обуви уж наверно неудобно! Я вон, когда девицу изображал, намучился с этими дурацкими каблуками.
— Не все так рассуждают. Да вам и ни к чему такие уловки. Если вы в пятнадцать лет очевидно высоки, то к восемнадцати будете прямо-таки гвардейского роста!
— Э, мне уже почти шестнадцать, через полгода будет, — простодушно отмахнулся от моего комплимента гимназист. — Вы мне лучше объясните, к чему вы про рост спрашивали столь подробно?
— Есть весомые причины полагать, что убийца был высок ростом, — пояснила я.
— Позвольте, его же никто не видел! Из каких таких соображений ему приписывают высокий рост?
Чуть подумав, я взяла с Пети слово не говорить об этом никому и рассказала, как видела мелькнувшую тень и как по этой тени мы вычислили рост преступника. Петя пришел в полный восторг от столь ярко, по его мнению, показанной в данной ситуации действенности дедуктивного метода. Я спорить не стала, а сказала:
— Всему вами рассказанному, возможно, имеется самое простое объяснение. Хотя возможно, что случай не только выглядит подозрительным и необычным, а таковым и является. Но боюсь, что нам самим до всего этого не докопаться. Как вы относитесь к тому, чтобы рассказать обо всем следователю?
Петя сразу загрустил:
— Если я пойду в полицию, то придется все рассказывать. Боюсь, что вместо «спасибо» может получиться взбучка. Даже если нам и поверят. И совсем уж не дай бог, если до папеньки дойдет! Он-то меня точно по головке не погладит.
— Вас дома наказывают?
— Нет. Отец, когда из-за меня расстроен, перестает разговаривать. Часто запрется в маменькиной комнате и тоскует там в одиночестве. Мне иногда кажется, что лучше бы уж розгами выпороли.
Уж по такому поводу я точно ни в жизнь не стала бы насмехаться, а потому лишь спросила:
— Ну, а мне вы дозволите сходить в полицию?
— А вы мне после расскажете?
— Уж конечно расскажу!
— Мне, право, неловко перекладывать все это на вас!
— Пустяки! Сущие пустяки!
Все эти взаимные проявления вежливости продолжались еще некоторое время и кончились тем, что мы не выдержали и рассмеялись от собственной галантности.
Но это я рядом с Петей так уверенно себя чувствовала и считала предстоящую беседу со следователем сущим пустяком. В самом деле, едва оставшись одна, я заволновалась. Конечно же, я верила Петиным словам безоговорочно, а с них выходило, что поведение неизвестного офицера выглядит странно. Может, даже подозрительно выглядит. Но сама же говорила — тому можно найти и вполне обычное объяснение. И если предположить, что такое объяснение существует, то остается лишь забавный пустяк Стоит ли по пустякам беспокоить таких занятых людей, как судебные следователи? У них и помимо этого дела имеется, чем заняться. Может, со мной никто и не захочет беседовать и получится вовсе неловко. Потом я вспомнила, как Дмитрий Сергеевич общался со мной. На первый взгляд и мои умозаключения по поводу роста преступника можно было посчитать вздором, совершенной ерундой. Но он же отнесся к этому с полным пониманием, провел следственный эксперимент и убедился в моей правоте. И его помощники никак не показали, что считают все это ерундой. Была не была, сказала я себе и, чтобы не растерять уверенность, тут же и отправилась в полицейское управление.
Я прошла по Новому мосту на базарную площадь. Уже отсюда прекрасно было видно на ее противоположном конце пожарную каланчу на крыше полицейского управления и само управление. Как раз сейчас оттуда доносился звук небольшого колокола и много всяческого шума, а минутой спустя из распахнувшихся широких дверей выкатили сани, груженные бочками с водой, и другие сани, с пожарным расчетом. Я покрутила головой, поискала дым от пожара, который вызвал такой переполох. И вправду, за Воскресенской горой поднимались вверх клубы дыма. Пожарные тройки лихо развернулись влево — как только не опрокинулись! — и покатили, сверкая начищенными касками бравых огнеборцев. Встречный извозчик столь же лихо откатил в сторону, освобождая дорогу, поднялся в своем экипаже и стал смотреть на пролетавшую мимо него кавалькаду. Вскоре к нему присоединился и пассажир. Один из пожарных продолжал на ходу бить в подвешенный над бочкой колокол. Со стороны все выглядело красиво и даже весело.
Во дворе управления у самого входа мне встретился тот самый полицейский чин, урядник, [40] если я правильно разобралась в его знаках отличия, что приезжал за мной. Я поздоровалась и спросила:
— Скажите, пожалуйста, а господин судебный следователь Дмитрий Сергеевич Аксаков на месте?
— Здравствуйте, барышня. На месте их высокоблагородие, у себя в кабинете работают. А вы с какой надобностью к нему?
— Возможно, мне есть, что сообщить по убийству, которое произошло в театре.
— А не вас ли я подвозил сюда, барышня? Точно, вас! А то я смотрю, лицо знакомое, только шапочка у вас новая, куда наряднее. Так я вас провожу, очень хорошо о вас их высокоблагородие отзывались.
Он и впрямь пошел меня провожать и проводил к самым дверям, даже постучал за меня.
— Да входите же, не заперто, — услышала я голос Дмитрия Сергеевича и вошла в кабинет.