Наутро мои обстоятельства ничуть не изменились к лучшему, и я невольно стал думать, чтобы применить в игре карточный фокус, которому обучился накануне. Но, как ни поверни, для игры нужны деньги. А для игры по-крупному нужны большие деньги. В отчаянии я решился занять денег у вчерашнего знакомого.
«Извольте, — сказал он мне. — Условия будут таковы: вы вернете мне долг с половиной вашего выигрыша. Если, конечно, выиграете. В противном случае в течение месяца отдадите лишь то, что заняли». — «А ежели не верну?» — «То вам придется умереть, — совсем просто, без всякой угрозы сказал мне будущий кредитор. — В случае проигрыша смерть будет легкая. Да вы и сами, проиграв, скорее всего, застрелитесь. А нет, так вам и помогут. При попытке же обмана смерть будет страшная».
Я прекрасно понял, что все это не шутки, тем не менее на условия согласился. А уж с кем и где сыграть, я знал заранее. Был среди моих новых сослуживцев офицер по фамилии Окунев. Был он богат и позволял себе участвовать в играх с огромными ставками. Нередко проигрывал помногу, но нередко и выигрывал по-крупному. Равно как и все его приятели по игре, которые также были богаты, и их даже большие суммы, проигранные в карты, ничуть не задевали. Я же вел себя так, что, не зная меня близко, можно было посчитать за богатого человека. Оттого Окунев иногда приглашал меня, но я до поры отказывался.
Сев в тот вечер за карточный стол, я дал себе слово, что играю в последний раз. Замечу, что слова этого не нарушил, несмотря на последовавшие обстоятельства. Вел игру спокойно и ждал подходящего шанса, когда на кону окажется изрядная сумма. Шанс к концу игры представился, игроки поставили все наличные, при себе имеющиеся, играть же в долг не позволяли условия. А значит, выиграв, я мог позволить себе на полном основании игру не продолжать, что меня беспокоило более всего. Фокус с картой удался, я выиграл. Двое гостей тут же покинули нас. Сам же Окунев, смеясь, сообщил мне, что я оставил его совсем без денег, и я, поняв намек, тут же заказал шампанское. Пока мы ждали, Окунев стал машинально перебирать те карты, что не были сданы в игре и, почти тут же обнаружил карту, которой там не должно было быть. Ту самую карту, что принесла мне выигрыш. Он незамедлительно обвинил меня в нечестной игре и потребовал вернуть выигрыш. Отпираться было бессмысленно. Если бы я вернул деньги сразу, думаю, Окунев не стал бы раздувать скандал, мне бы пришлось подать в отставку, уехать куда-нибудь и тем бы все завершилось. Но я знал, что отдав деньги сейчас, почти непременно лишусь жизни. Мне не оставалось ничего иного, как умолять об отсрочке, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства, каковые такими и были в самом деле. Я толком и не помню, какую ложь тогда наговорил ему, но Окунев согласился дать мне отсрочку, хотя презрение в его глазах могло прожечь насквозь.
Говоря по правде, я сильно надеялся, что мой кредитор даст мне возможность вернуть ему долг много позже условленного срока, но тот сам оказался в самом тяжелом положении.
«Я накануне позволил себе угрожать вам, — сказал он мне. — Так то больше для проформы, хотя под настроение мог бы и осуществить все вам обещанное. Но вряд ли. А вот те люди, с коими судьба свела меня сегодня, не помилуют ни при каких обстоятельствах. Мне необходимо самым срочным образом вернуть им выигрыш со значительными процентами и скрыться как можно дальше. Это мой единственный шанс сохранить собственную жизнь, и оттого мне не до сантиментов, оттого и вам отсрочку дать не могу. Помочь могу лишь советом: стойте на своем, никто ничего не докажет. В отставку, само собой, вам уйти придется с подмоченной репутацией. Так вы езжайте куда подальше. В Сибирь. Томск — вот прекрасный город, бывал, знаю. Идите на службу не государственную, а к купцам. Образованные люди там сейчас в цене. А то устройте гастроли карточные. Ну а если что понадобится, документы новые выправить или продать нелегально, так передайте от меня привет трактирщику Елсукову, что держит трактир на улице, называемой Московский тракт».
Мне не оставалось ничего иного, как подать прошение об отставке и искать денег. Первое было просто, хотя и не быстро. Со вторым не получалось ничего! Я возненавидел самого себя, всех окружающих, а более всех господина Окунева, хоть он и не был передо мной виноват. Срок, отведенный им, подходил к концу, и тут я неожиданно встретил его самого недалеко от своего дома. Я решил заманить его к себе, якобы собирался вернуть долг, в самом же деле хотел уговорить ждать еще. Но проходной двор был так тих и так безлюден, а Окунев столь презрителен, да еще и жалость ко мне изволил демонстрировать, что я, сам того не ожидая от себя, вытащил нож и ударил его. Тщательно обыскал тело и забрал все мало-мальски ценное, решив инсценировать ограбление. Портсигар, часы, перстень — все сейчас же выбросил в воду, хоть и жалко было. Оставил только деньги и письмо, найденное при нем. Отчего-то я решил то письмо сначала прочесть, а уж потом уничтожить.
Тут Микульский вновь попросил воды, а сидевший за нами господин Вяткин перегнулся через скамью и обратился к товарищу прокурора:
— Иван Порфирьевич, выручайте! Одолжите бумаги, а то я два блокнота уже исписал, а больше у меня с собой ничего нет.
Иван Порфирьевич укоризненно покачал головой, но вынул из папки пачку чистых листов и протянул их журналисту.
— То письмо оказалось от тетки Окунева, — продолжил тем временем Микульский. — Тетка написала много чего, но главное заключалось в следующем: в молодости, проживая в Томске, встретила она красивого, порядочного, умного, богатого etc, etc. [69] Сыграли свадьбу. Дядя тетки — кто он был таков, в письме сказано не было, но чувствовалось, что очень богатый человек — среди прочих подарков преподнес молодым алмазы, стоимостью не менее чем в пятьдесят тысяч рублей. Те оказались в руках жениха и он, чтобы не держать при себе столь дорогую вещь, отнес их куда-то и спрятал. Первое время после свадьбы молодые супруги о тех алмазах не вспоминали, и так все было хорошо. Вскоре же, через считаные недели, тетка Окунева овдовела. Пришлось ей ехать в Москву, вступать в права наследства. Забот был полон рот. Про алмазы она порой вспоминала, но где они могут находиться, даже не предполагала. Муж мог оставить их на хранение тому же дяде. Но тот богател день ото дня, о таких вещах никогда не забывал, и мог обидеться на подобный вопрос. Мог муж положить их на хранение и в банк, но опять-таки банкиры не преминули бы об этом сообщить. Если опустить все подробности, то получалось так, что эта родственница изредка об алмазах вспоминала, но шагов к их розыску не делала. При ее богатстве это было понятным. А тут принялась она бумаги мужа читать, дневник его и нашла странную страницу. Там была пометка на арабском в два слова и странные ряды палочек Как раз случился радом человек знающий арабский язык — перевел ей, что те слова означают «тайник в доме». Тут-то она вновь вспомнила и про алмазы, и про то, что муж говорил, что скорее шутки ради, чем для дела, организовал на втором этаже в их томском дому небольшой схрон. Выходило, что запись эта для памяти была сделана. В шифре же координаты тайника указаны. «Ты, племянник, — заканчивала она письмо, — мой единственный наследник и большой любитель шарады разгадывать. Так что при удаче будет тебе подарок».