– А, так вы не англичанин. Могу и по-французски повторить: не дергайтесь, месье, а то я вам палец сломаю.

– Вы мне его уже сломали, мадемуазель! – страдальческим шепотом сообщил воришка.

Из чисто гуманных соображений, ну то есть по той причине, что с пальцами у меня, не с моими конечно, в самом деле вечно происходят неприятности, я ослабила хватку. Месье мгновенно освободился, выскользнув словно скользкий ерш из моей руки, и попытался удрать, но споткнулся, упал и, кажется, сильно ушиб колено. Петя, который помог ему споткнуться, кинулся его поднимать.

– Да что же вы, месье, так неосторожно! – сказал Петя громко. – Давайте я вам помогу подняться на берег!

– Не надо! Я сам! Ой!

– Не дергайтесь месье, а то я вам не палец, а руку сломаю, – ласково и вполголоса пообещал Петя. Мои уроки суфлерского мастерства он усвоил очень хорошо, и слова эти слышал лишь тот, кому они были адресованы, сама я о них лишь догадалась, хоть и была в полушаге.

Со стороны зрелище было трогательным. Один молодой человек под локоточек бережно помогал подниматься по ступенькам трапа другому молодому человеку, который сильно прихрамывал и время от времени произносил свое жалобное:

– Ой!

Вблизи этот закоренелый преступник – никак иначе, так ловко лазать по карманам может только очень опытный вор – оказался совсем молоденьким, может, на год старше нас с Петей. И довольно тщедушным, хоть и был выше весьма рослого Петра Александровича почти на полголовы. Похоже, он предпринял пару попыток освободить свою руку от захвата, а то с чего бы его «Ой!» дважды прозвучало громче и натуральнее остальных всхлипываний. Поднявшись на берег, Петя отконвоировал пойманного с поличным карманника в сторонку.

– Скажите, месье, чем вас так привлек вот этот блокнот? – сурово спросила я, показывая Петину записную книжку.

– Да ничем он меня не привлек! – стал отнекиваться вор. – Я даже не знал, что это блокнот.

– Последнему мы верим, вы-то решили, что это бумажник. Кстати, отдайте украденные бумажники.

– Вы о чем, мадемуазель?!

– Петя!

– Ой! Он у меня в кармане. Отогните правую полу, там специальный карман.

– Очень хорошо. А где же второй?

– Нет никакого второго. Один только и успел слямзить.

– Петя!

– Не надо! Он с другой стороны, там тоже карман.

На всякий случай Петя незаметно, будто помогал отряхнуться, потрогал одежду своего пленника со всех возможных сторон.

– Кажется, всего два и успел украсть! – сказал он. – Ну что, сдадим его полиции?

– Не надо меня сдавать полиции. Я больше не буду!

– Ох и сомневаюсь я. Но… Месье, так и быть, ступайте подобру-поздорову, но чтобы никаких краж!

– Да ни в жисть!

Едва Петя отпустил его руку, как он буквально умчался подальше от нас, забыв про болевшую ногу, и юркнул в какой-то вовсе не предназначенный для прохода пассажиров узкий проход между штабелями ящиков. Успев, между прочим, по пути запустить руку в карман упитанного толстяка в сером сюртуке.

– Надо было его полиции сдать! – вздохнул Петя, увидев такое безобразие.

– Надо было, – согласилась я. – Но пришлось бы объясняться с родителями.

– С добычей как поступим?

– Вот это портмоне он украл у того джентльмена в цилиндре. Второго нигде не видно, да я его и не запомнила. Давайте я портмоне отдам хозяину, а вы второй бумажник передайте полицейскому. А то он от безделья скоро челюсти вывихнет.

Действительно, стоящий неподалеку полицейский зевал самым отчаянным образом, и мои опасения могли в любой момент оправдаться.

– Тоже правильно, пусть делом займется, а то воры совершенно безнаказанно воруют, а он стоит и зевает! – засмеялся Петя.

32

– Ну отчего его так неправильно назвали?

– Вы, Петя, о чем?

– О Лазурном Береге.

– И что вас не устраивает? Красивое название и верное.

– Да где же верное? Берег у нас какой? Серый, каменистый, галькой усыпанный. Это море здесь лазурное, а вовсе не берег!

– Море здесь Средиземное, а берег – Лазурный! Оттого что прибрежная вода только здесь имеет такой оттенок!

Так болтать ни о чем и препираться без повода, шутки ради, мы могли бесконечно. Прогулка по Английской набережной [42] весьма к тому располагала. Она хоть и именовалась Английской, но русская речь здесь слышалась много чаще. Ну и французская, само собой, была слышна повсюду, хотя чаще опять же с русским акцентом. Отчего-то наши соотечественники очень часто пытались делать вид, что они местные жители, но удавалось это им из рук вон плохо. Я уж не говорю про произношение. Французский ныне не так моден, как сто лет тому назад, и многие начинали вспоминать этот язык, лишь оказавшись здесь, во Франции.

– Петя, вот кстати, – сказала я, хотя Петя мыслей моих не слышал, и для него это не было «кстати», – пойдите и заговорите вон с тем господином. Уверена, что он как раз самый настоящий француз.

– Ну, Даша!

– Вам нужно подтянуть ваш французский. А как вы это сделаете, если не станете общаться с настоящими французами?

– И о чем же мне с ним беседовать? – уныло спросил Петя, понимая, что я от него не отстану.

– Да хотя бы спросите, как пройти к кафедральному собору.

– Да мы же там были, и я дорогу хорошо запомнил…

– Все равно спросите. После поинтересуйтесь, приезжий он или проживает здесь, и в любом случае похвалите город и Лазурный Берег.

– А если я не припомню нужное слово?

– Выкручивайтесь! Все! Вперед!

Но вперед Петя шагнуть не успел, потому что с господином в канотье [43] и легком костюме приятного, но непривычного бледно-зеленого оттенка начала происходить некая история.

Мы с Петей прогуливались в самой восточной части променада [44] и шли по дорожке, обрамляющей пляж бухты Ангелов. Также вдоль всего пляжа тянулась проезжая дорога, по которой изредка проезжали открытые экипажи и нередко велосипедисты. А по ту сторону проезжей дороги снова располагался тротуар для пешеходов, вот по нему и шагал очень неспешно этот забавный зелененький человечек, весь из себя кругленький – вот толстеньким его не назовешь, именно что кругленький, оттого что весь округлый вплоть до пальцев, – и постукивал по плитам тротуара легкой тростью. Что-то под ногами привлекло его внимание, он нервно огляделся по сторонам и поднял находку. Но не успел ее спрятать – его как раз догнал другой прохожий, более похожий на бродягу, чем на приличного человека. Догнал, досадно развел руками и завел разговор. О чем они беседовали, слышно нам не было, а вот когда к ним присоединился третий, несомненно, весьма приличный мужчина в соответствующей одежде, разговор почти мигом перешел на крик.