Он стоял, картинно опершись на спинку кресла, появившегося рядом со столом. Это было великолепное старинное кресло с изящно изогнутой высокой спинкой, сиденье поддерживали львиные лапы.
— Вы правы: кресло воистину бесценное, — сказал месье Антуан, — сделано в прославленной «Мануфактуре королевской меблировки». Принадлежало христианнейшему королю Людовику XIV. В то время модники начали заказывать кресла с низкой спинкой. Но Людовик XIV хотел распоряжаться всем, даже модой. Тотчас последовал королевский указ, запрещавший мебельщикам подобные вольности — спинка у кресел должна была быть высокой. — И месье Антуан кивнул на кресло. — Итак, именно в этом кресле помещался августейший зад Людовика XIV.. Как ничтожна наша плоть... Истлели и великий король, и все, кто трепеща стоял перед этим креслом... но кусок дерева стоит невредимый и столь же прекрасный. Кресло было очень любимо королем. Когда в кабинет короля въехал новый гарнитур, сделанный прославленным Булем, король велел отправить кресло в спальню. И когда беспредельно любвеобильный король принимал возлюбленных, кресло видело их пышные тела, освобожденные от тяжелых парчовых платьев, в которых они величественно плыли по паркету, похожие на корабли. Но эти мимолетные похоти короля соседствовали с долгими, преданными влюбленностями. Влюблялся король всегда неожиданно.
После черноволосой, черноокой племянницы Мазарини его новой страстной любовью стала провинциалка, к тому же хромоножка, но прехорошенькая, белокурая, как ангелочек, Луиза де Лавальер. И кресло стояло рядом с потайной дверью, за которой начиналась лестница в апартаменты фаворитки.
Это кресло видел и герой истории, которую я собираюсь вам рассказать. Правда, тогда оно еще стояло в кабинете короля.
Все тот же молчаливый молодой человек вкатил маленький столик, на котором стоял поднос с серебряным кофейником и круассанами.
— Вы плохо завтракали, но хорошо и неутомимо трудились до рассвета, — сказал насмешливо месье Антуан.
Он знал и это!
Я молча, торопливо, жадно ел.
— Боюсь, мне более не удастся отправить вас в прошлое. Как только я объяснил вам технику, ваше сознание встало на страже. Вы огорчены, не так ли? Но и... обрадованы, сознайтесь. Ибо человек жаждет чуда и одновременно... боится его. Жаждет непонятного, но мечтает его тотчас объяснить. Как сказано у вашего классика: попросим самого маэстро Воланда разоблачить технику его фокусов... Вообще, человек животное, живущее всегда между крайностями. К примеру, между скорбями, если вы бедны, и скукой, если вы богаты.
Я допил кофе, и он сказал:
— Однако вернемся к нашему исследованию. Итак, наш сегодняшний герой — претендент номер два. Во всяком случае, уже в XVIII веке многие исследователи считали именно его «Человеком в железной маске».
Месье Антуан позвонил в колокольчик, и все тот же молчаливый слуга внес портрет в массивной золотой раме. И поставил его на пол, прислонив к стене напротив кресла с львиными головами.
— Я недавно купил этот портрет, — сказал месье Антуан. — Его нарисовал Шарль Лебрен — первый живописец короля Людовика XIV.
На портрете в точно таком же кресле с высокой спинкой сидел господин в черной одежде.
— В то время придворные были пестро разодеты, как павлины, но серьезные люди, то бишь чиновники, финансисты и судейские ходили исключительно в черном. Но черная одежда господина на портрете из очень дорогой ткани. Ее оживляет, как видите, белая пена столь же дорогих кружев, из-под которых видны тонкие изящные руки. Правая рука держит перо, готовясь подписать бумагу, возможно меняющую чью-то судьбу. Обратите внимание на пальцы. Пальцы опытного любовника, знающего толк в самых утонченных ласках. У господина хищный галльский нос и ухоженные усики а-ля Ришелье с опущенными вниз кончиками — обычное украшение тогдашних бюрократов. Высокий лоб полузакрыт волосами, спускающимися на плечи. Но какова улыбка! В ней насмешка, пресыщение, разочарование, которые даруют Власть и Деньги. Перед вами, мой любезный друг, знаменитый Николя Фуке. В 1657 году, когда Лебрен писал этот портрет, Николя Фуке был суперинтендантом, по-нынешнему — министром финансов и олигархом, богатейшим человеком Франции, некоронованным владыкой страны. Но каков портрет! Вот о таком портрете писал ваш Гоголь. Схвачено не просто сходство, но опаснее — душа! Я не удивлюсь, если в мое отсутствие он выходит из рамы, разгуливает по дому или сидит вот в этом, так хорошо знакомом ему кресле короля. Сегодня мы с вами отправимся в удивительное поместье, принадлежавшее этому господину. Оно недалеко от Парижа. Именно там разыгрался главный акт драмы. Весьма важная часть истории, которую нам предстоит раскрыть. — И добавил, усмехнувшись: — Во всяком случае, сегодня этому поместью придется поведать нам многое.
Между тем лежащие на столе часы в виде золотого полумесяца пробили десять. Тотчас в квартире начался великолепный концерт. Множество часов в разных комнатах начали отбивать время. Одни били вместе, другие порознь, спеша друг за другом. Их звучанье было божественной музыкальной эстафетой, летевшей из комнаты в комнату.
Все тот же молодой безликий человек объявил:
— Автомобиль у подъезда, месье.
— Мы спустимся ровно через минуту, — сказал он слуге. Я запомнил эту фразу. Именно после этих слов, как-то лукаво усмехнувшись, он спросил меня:
— Который час?
Вопрос был странен, только что во всех комнатах часы били десять ударов.
— Нет-нет, ответьте точнее.
— На моих две минуты одиннадцатого, — ответил я.
— Запомните свой ответ... Уже вскоре он может оказаться для вас весьма интересным. Но перед нашим отъездом я хотел бы вкратце обрисовать вам жизнь Николя Фуке, изображенного на этом портрете. Жизнь весьма поучительную, которую, уверен, вы когда-нибудь опишете, она достойна стать содержанием отдельного произведения на модную тему ОЛИГАРХ И ВЛАСТЬ. Так что считайте рассказанное моим вам подарком.
Мода на большие деньги
Итак, Николя Фуке. Уже во времена Ришелье они вошли в большую силу, эти люди в черном платье... Король, принцы, придворная аристократия, мушкетеры, гвардейцы — все транжиры. Их дорогие лошади, перья на шляпах, раззолоченные камзолы, кожаные перевязи шпаг, модные плащи и шпоры требовали кучу денег. До появления Ришелье аристократы часто брали взаймы у ростовщиков и банкиров, но отдавали редко. Когда, отчаявшись получить долг, скучные заимодавцы являлись домой к знатному человеку, их в лучшем случае вежливо выпроваживали, или, — он прокричал с неожиданной яростью, — слуги попросту спускали мерзавца с лестницы!!! Но во времена Ришелье все изменилось.
Ришелье был великолепным дельцом. У него была голодная любовь к деньгам выбившегося из бедности человека. Он сумел ввести моду на деньги. Теперь родовитый аристократ должен быть богат, если хотел быть «комильфо». При кардинале шутки аристократов с НЕ-отдачей долга стали опасны. Люди в черном, то бишь судейские, беспощадно описывали имущество родовитых должников. И во второй половине XVII века еще один меланхолический философ, месье Лабрюйер, написал: «Уста прохожих на улицах больших городов только и произносят нынче такие слова, как «вызов в суд», «опись имущества», «долговая расписка», «протест векселя».