В Эмсе Александр захотел сделать их общую фотографию — чтобы «все время видеть перед собой ее лицо». И они отправились в обычное ателье сделать дагерротип, конечно же, анонимно. Чтобы фотография не стала опасной (не выглядела слишком интимной), вместе с ними снялись ее приятельницы — графиня Гендрикова и, конечно же, Вера Шебеко. Вышло прелестно, и он захотел сделать новые оттиски. Но это оказалось невозможно. Выяснилось, что к фотографу пришел граф Шувалов. Граф скупил оттиски и клише и... уничтожил все это! Александр был в ярости. Царь велел передать Шувалову, что тот не имел права это делать. Как пишет в своих воспоминаниях министр Валуев, Шувалов посмел ответить: «А я прошу передать Государю, что он, как русский Государь, не имел права делать подобный портрет!»
С этого времени их прежние личные отношения прекратились.
Император начал подыскивать замену. И, конечно, этому обрадовался Костя. И Костя торопил его это сделать. Он все надеялся, что с падением Петра IV закончится весь этот ужасный период.
Шувалов оценил намерения великого князя. И, вероятно, уже тогда начал готовить свой беспощадный ответный удар.
И ОПЯТЬ ИНОСТРАННЫЕ ДЕЛА
Только ими занимается сейчас Александр. Приехал император Вильгельм. Вместе с дядей Вилли — его престарелый победоносный главнокомандующий генерал-фельдмаршал Мольтке, победитель Австрии, Дании и Франции. Вечный вояка. Два старца с огромными седыми бакенбардами приехали заключать союз с Александром. Договорились: в случае нападения каждый обязан выставить двести тысяч солдат в помощь другому. Это должно исключить войну в Европе. Точнее — неугодную им войну. К ним должна будет присоединиться Австрия. Канцлер Горчаков, участвовавший в создании Тройственного союза, только потом поймет, какую длинную игру затеял хитрый Бисмарк... Бисмарк понимал, что как только Россия закончит военную реформу — создаст сильную армию, Александр продолжит дело отца. Будущая русско-турецкая война маячила на политическом горизонте... У Германии не было никаких интересов на Востоке. И Бисмарк не мог здесь умерить аппетиты русского союзника. Но у третьего участника Союза, Австрии, они были. Так что при будущей войне России с Турцией, Австрия сможет противодействовать слишком большим успехам России.
Так разыгрывались политиками шахматные партии — в преддверии большой крови.
Но был еще один вопрос, который пришлось обсудить императорам. Почти четверть века назад была революция 1848 года, император Вильгельм увидел тогда обезумевший народ Берлина. Убивали солдат. Заставили его брата — тогдашнего короля Пруссии — обнажить голову и просить прощения перед трупами убитых бунтовщиков. И брат не вынес этого унижения: сошел с ума... Первая в семье Гогенцолернов жертва революционного бунта.
Но теперь после двадцатипятилетнего затишья и Александр, и Вильгельм чувствовали: Европе предстоят великие потрясения, перед которыми померкнут все прежние. Договорились, что начальники полиции обоих государств будут немедля предупреждать друг друга о возможных угрозах. Они должны быть вместе. Европа все больше становится одним большим кораблем.
ГЛАВНАЯ ГОСТЬЯ ДВОРЦОВОГО БАЛА
Скромные прусские короли всегда поражались византийской роскоши русского двора. И хотя дядя Вилли стал могущественным императором, в Германии все осталось по-прежнему. Здесь же, пока дядя Вилли гостил (он на восьмом десятке, но хорошо держится — в шитом золотом мундире, украшенном иконостасом орденов), все дни были наполнены непрерывными военными смотрами, концертами, спектаклями, которые закончились великолепным балом в Зимнем дворце.
Парадные залы Зимнего дворца, как обычно во время бала, украшены пальмами и орхидеями. Восемьсот человек две недели трудились над украшением дворца. Придворные повара и кондитеры соревновались в изготовлении явств и напитков.
И наступил день бала. В огромном беломраморном холле лакеи в ливреях с государственным гербом, в белых чулках и лакированных башмаках принимают шубы гостей. И вот гости ступают на парадную Иорданскую лестницу Зимнего дворца: мраморные стены с золоченой лепкой, зеркала, в зеркалах отражения тысяч свечей... между шпалерами казаков в черных бешметах и «арапами» — придворными неграми в красных тюрбанах, течет по парадной лестнице толпа гостей. Ослепительно белые и ярко-красные мундиры, каски с золотыми и серебряными орлами... Придворные дамы в облегающих платьях со шлейфами — этакие мраморные статуи с обнаженными алебастровыми плечами. Водопад драгоценных камней... Диадемы в два ряда крупных бриллиантов, бриллиантовые ожерелья, кольца и браслеты — все из крупных бриллиантов. Бриллианты помельче окружают декольте дам и сверкающими цепями падают вдоль спины, соединяясь у бриллиантового цветка, приколотого у пояса. Осыпанный бриллиантами вензель императрицы или ее портрет в бриллиантовой рамке сверкает у корсажа фрейлин.
Последний марш лестницы — и открывается великолепие парадных залов.
Тысячеметровый мраморный Белый зал, где на Крещенье происходят парады гвардии, — здесь умещается целый полк.
Среди заполнившей зал, сверкающей золотым шитьем и драгоценностями фантастической толпы бесшумно скользят церемониймейстеры с жезлами слоновой кости, украшенными орлами. Ждут...
В половине десятого под звуки полонеза после троекратного удара церемониймейстерских жезлов арапы в огромных тюрбанах раскрывают двери Малахитового зала. Появляется государь с государыней, дядя Вилли и большая романовская семья. Зал застыл в обязательном поклоне до пояса. Бал начался.
Придворным полонезом открывают бал государь с неправдоподобно хрупкой императрицей. Придворный полонез — не танец в общепринятом значении. Это некое торжественное шествие романовской семьи с августейшим гостем. Несколько камергеров, церемониймейстеров и гофмаршал шествуют впереди. Они возвещают прохождение семьи через парадные залы Зимнего дворца. В длинной веренице «танцующих» идет наследник с цесаревной Марией Федоровной, великие князья и великие княгини в порядке старшинства.
Но молодых великих княгинь, увы, недостаточно, чтобы составить все пары. Мужчин в романовской семье заметно больше, чем женщин. И оттого некоторым юным великим князьям достались в пару "важные придворные дамы». Важные дамы очень немолоды, хорошо помнят детство их отцов и порой сладко засыпают на стульях в перерывах между танцами.
Начались танцы. Кадриль, вальс и мазурка — единственные танцы, допущенные этикетом ...Императрица удаляется сразу после придворного полонеза. Двор привычно жалеет императрицу. Все знают, что она покинула бал не только из-за болезни.
Проходя через одну из парадных зал, придворные глядят на мраморные хоры.
Там стоит она — молодая красавица с копной золотистых волос и профилем камеи... И государь, часто появляясь в этой зале, останавливается и, не стесняясь, смотрит вверх, ласково улыбаясь.
Это и есть княгиня Екатерина Долгорукая.
Во дворце у нее уже есть имя — «Одалиска». Одалиска — и никто не спрашивает, о ком речь.