– Воспользуюсь вашими, – сухо сказал граф.
– Проверите?
– У меня нет никаких сомнений. Зная вашу подлую страсть к интригам...
– Заряжайте. Любой из них ваш – на выбор.
– Мне все равно.
Демонстративно не глядя, граф взял пистолет.
– Думаю, мы упростим формальности, ибо у меня разыгрался аппетит, – сказал маркиз.
– Браво! У меня тоже, – отозвался Бомарше.
– Но если вам придется обедать уже на том свете, то распорядитесь на этом, чтобы нас накормили в вашу память, – попросил маркиз.
– Дорогой Фигаро, ты слышал слова господина? Если меня укокошат, приготовь для моих гостей лучший обед. Хотя уверен, этого не случится... во всяком случае сейчас...
– Я предлагаю вам стреляться на пятнадцати шагах, – торопливо сказал маркиз. И, не дожидаясь ответа, начал отмерять расстояние, стараясь делать шаги поменьше.
– Как вы хотите от меня избавиться! – засмеялся Бомарше.
– У меня свой интерес... К барьеру, господа! Ферзен несколько нерешительно поднялся.
– Вас что-то беспокоит, граф? – заботливо спросил Бомарше.
– Да, мне хотелось бы... перед тем...
– Как вы меня убьете?
– Все-таки узнать... какую низость вы еще совершили? Вы упомянули о второй пьесе. Что это значит?
– Видите, как просто, – засмеялся Бомарше. – Маленькая недосказанность, и вы – во власти тайны. Закон сочинения...
– Вы так и будете рассуждать с пистолетами в руках? – полюбопытствовал маркиз.
– О чем же речь во второй пьесе? – напряженно спросил Ферзен.
– Мне кажется, вы знаете.– И не можете простить себе этого всю жизнь.
Граф опустил пистолет.
– Значит, и это правда. Неужели и там... были вы?
– «Когда в Париже происходит таинственное, я всегда думаю о Бомарше». Не бог весть как остроумно, но простим гвардейцу. Это сказал Мустье... шевалье де Мустье... вы помните это имя? Он участвовал в бегстве короля в Варенн – в неудачном бегстве короля, которое организовал граф Ферзен.
Ферзен молча бросил пистолет на пол.
– Ну зачем же" он еще понадобится, – Бомарше поднял пистолет и заботливо уложил в ящик – Вот так, маркиз. Оказывается, занавес театра Бомарше еще не упал. Это всего лишь антракт», перед главной тайной. Однако никакие тайны не должны помешать хорошему обеду.
– Тем более что один ваш гость.» – начал маркиз.
– Просто умирает от аппетита, – улыбнулся Бомарше. – Это священный миг для любого француза, граф. Обед для вас, шведов, просто еда. Для нас – и ритуал, и часть великой культуры– Наполни наши желудки, то бишь сердца, радостью, Фигаро! – провозгласил Бомарше, – Изготовь обед для троих истинных мужчин и одной прекрасной молчаливой дамы, предпочитающей речам действие.
Фигаро молча удалился
– И побыстрее, прохвост, – сказал вслед маркиз. – Здесь, Бомарше, вы совершенно правы: у нас во Франции ничего значительного не может случиться на голодный желудок. Даже смерть у нас сопровождается пре-
красной едой. Помню, когда я был в тюрьме, наши судьи, приговорив полсотни человек к гильотине, всегда делали перерыв на обед... перед тем как отправить на смерть другие полсотни. Но самое интересное: приговоренные к смерти тоже заботились вдосталь поесть. Их могли лишить головы, но не еды! И наши мучители это уважали. Я помню жирондистов, приговоренных к гильотине. Всю ночь перед смертью они пировали с самым отменным аппетитом. Один из них, правда, покончил с собой, но только после отличного обеда, ибо истинный француз не может уйти на тот свет с пустым желудком... Да, о чем мы говорили?
– Об обеде перед смертью, – усмехнулся граф.
– Я оценил вашу фразу, – сказал Бомарше, привычно завладевая беседой. – Маркиз прав. Палач Сансон мне рассказывал, с каким аппетитом обедал перед гильотиной герцог де Лозен – наш великий донжуан, или, как его звали при дворе, «дамский угодник с большой дороги».
– Лозен был смельчаком, – с уважением сказал маркиз.
– Забавно, – засмеялся Бомарше, – что ветреный Лозен, как и положено ловеласу, одним из первых изменил... правда, на этот раз не даме, а королю. Он стал командующим революционными войсками в Вандее.
– Герцог де Лозен и герцог Орлеанский – негодяи, изменившие престолу, – сказал Ферзен. – Они думали, революция потребует от них только подлости. Но нет, эту прожорливую тварь нельзя насытить... Они отдали ей честь, и она потом потребовала жизнь.
– Как скучна риторика! Главная моя заслуга: я прогнал со сцены напыщенных господ и сделал героем веселого шута. Так что лучше скажем иначе: наш легкомысленный донжуан слишком поздно понял, как опасно флиртовать с дамой по имени Революция. Кстати, граф, меня всегда мучило: этот амурный бандит соблазнил все-таки Антуанетту или это сплетня? И правдивы ли слухи, что ее первый ребенок».
– Еще слово».
– ...и вы меня убьете, – Бомарше расхохотался. – Пустая реплика! Не убьете. Вы не сможете этого сделать, не узнав главного... Однако вернемся к нашей теме. «Обед перед смертью». Палач Сансон рассказывал, как приговоренный к смерти Лозен перед последним свиданием с последней своей дамой, которую звали Гильотина, заказал самый обильный обед: устрицы, ягненок в луковом соусе, «бордо» семьдесят третьего года из своих подвалов... И Сансон застал его в самом благодушном настроении, с превеликим аппетитом доканчивавшего ягненка и готовившегося перейти к десерту. Палач прошептал не без смущения: «Гражданин, я к вашим услугам». «Да нет, это я – к твоим», – засмеялся Лозен и, старательно обглодав кости ягненка ,доел десерт...
– А вы, Бомарше, оказывается, знакомец Сансона, этого кровавого чудовища, – сказал граф.
– Ну что вы! – развеселился Бомарше. – Папаша Сансон – очень чувствительный гражданин. Я видел, как он рыдал над книгой Руссо, как увлажнялись его глаза, когда он музицировал... Кстати, он, обезглавивший короля и королеву, уверял меня, что он монархист... в душе.
Между тем Фигаро торжественно ввез маленький столик с горкой серебряной посуды и начал неторопливо сервировать обед.
– В ожидании обеда я хотел бы прояснить некоторые детали, – сказал Бомарше. – Вы запомнили, граф, что говорил маркиз о своей ненависти ко мне?
– И это истинная правда, – бросил маркиз, оглядывая стол. Теперь в его голосе звучала музыка. – Какие божественные запахи ловит сейчас мой галльский нос!
– И свой донос обо мне, – продолжал Бомарше, – маркиз написал вам отнюдь не из-за денег, а прежде всего из-за этой ненависти.
– И с этим соглашусь, – сказал маркиз, ловя голодными глазами неторопливые движения Фигаро. – Хотя и жалкое золото для нищего аристократа...
– Но причина этой ненависти, – не унимался Бомарше, – была не только идейная, но и, я бы сказал, – уголовная. У маркиза забавная мания: он почему-то уверен, что Бомарше украл его рукопись.