Неужели уже тогда он сам это почувствовал?.. Да, он так никогда и не стал взрослым. Прежде я думал, что в этом виноват его отец, столь долго его опекавший. Теперь думаю иначе. Это – его суть: с рождения до смерти он – несчастный мальчишка!)
ЛЕОПОЛЬД. Чтобы не томить вас, барон, я описываю лишь некоторые его триумфы... Мы поспешили в Рим. Как вы знаете, на Страстной неделе в Сикстинской капелле исполняют великое «Мизерере». Я помню, как мой мальчик пришел в капеллу. Нет, нет, он не заметил восхитительных фресок Микеланджело. Он был весь в сладчайшей музыке. Когда мы вышли, я сказал ему: «Под страхом отлучения от церкви никто не смеет вынести из капеллы партитуру „Мизерере“, чтобы никто и нигде не смог исполнить эту вершину папской музыки». Мой мальчик расхохотался. И, придя домой, без единой ошибки с одного прослушивания записал всю партитуру.
(Добавлю: об этой истории много рассказывали в Риме. Я же отмечу: в одной из его квартир в кабинете был великолепный потолок Я спросил его: «Чья это живопись?» Он удивился, он вообще ее не заметил.)
ЛЕОПОЛЬД. А потом в Риме ему вручили высший папский орден. К сожалению, он редко надевал эти регалии: золотой крест, шпагу и шпоры. Он сказал: «Мне почему-то смешно». Он всегда был очень смешлив.
Я. О да! Я это знаю.
ЛЕОПОЛЬД. Теперь он стал кавалер Моцарт. Рыцарь Моцарт. Только великий Глюк был удостоен подобного. А потом мальчика избрали в Академию в Болонье.
Кто знал такое в пятнадцать лет! И тогда я заметил перемену. Он полюбил, чтобы им восхищались... восхищались женщины!.. И я сказал: «Здесь твоя западня». Помню, молодая госпожа де Асте позвала нас на чудные фрикадельки из печени и великолепную квашеную капусту. Но он не восхитился этими яствами – его глаза неотрывно были устремлены на госпожу де Асте. Мне пришлось опять сурово вмешаться.
А потом наш благодетель, старый архиепископ, умер...
(Добавлю: уже тогда меня увлек этот гениальный мальчик. Поток солнечного света... легкое, трепещущее. Как странно, что он не родился в Италии. Я наслаждался его искусством. Но исповедовал тогда иное. Будучи послом в Берлине, я познакомился с музыкой полузабытого тогда Иоганна Себастьяна Баха. С тех пор строгое искусство Баха и Генделя владело мной. И вот тогда мне стала приходить в голову дерзкая мысль: ввести солнечного мальчика в этот полузабытый мир. Какой удивительный цветок мог произрасти! И какое наслаждение ожидало нас, немногих жрецов истинной музыки! Но для понимания строгой музыки потребна строгая жизнь. Слишком много удач принесла ему судьба. Вот почему я весьма оживился, когда узнал, что новым архиепископом в Зальцбурге стал граф Иероним Колорадо. Я хорошо с ним знаком: непреклонная складка вокруг рта, надменный, неподвижный взгляд... И мне нетрудно было уже тогда вообразить, как они встретятся – избалованный славой юный гений и деспот. Сказка закончилась.)
Я никогда не верил, что Сальери отравил Моцарта...
Из письма пианиста К. ИЗ ДНЕВНИКА
1781 – 1782 годы (Записано в Зальцбурге)
Привожу с большими сокращениями окончание моей долгой беседы с отцом господина Моцарта.
ЛЕОПОЛЬД. Сначала мы были благодарны новому архиепископу: он положил мальчику больше жалованья, чем всем остальным. Но потом стал заставлять его – кавалера Моцарта – каждый день в форменной одежде вместе со слугами являться для приказаний. Нет, я понимаю, он хотел обуздать его юношескую спесь, хотел заставить считать себя благодетелем. Но...
(Добавлю от себя: именно тогда я услышал его соль-минорную симфонию... Эта тревога... дерзкие порывы... мимолетное просветление... И яростный взрыв мятежных сил в финале. О! Я понял тогда, что с ним происходит!)
ЛЕОПОЛЬД. Все кончилось прошением об отставке. И дело было не только в архиепископе. Я приучил Вольфганга к вечным путешествиям, и он не мог усидеть в нашем тихом Зальцбурге... Архиепископ не разрешил мне отправиться с мальчиком. Но я не мог отпустить его одного. Он поехал вместе с матерью. На прощание я дал ему письмо с главными советами: «Ты знаешь, как ты пылок... и как твоя горячность приводит тебя в волнение... о женщинах я не говорю, но запомни: здесь нужна величайшая сдержанность и весь твой разум. Ибо сама природа является нашей западней: кто не напрягает здесь рассудка, обречен на несчастье, которое кончается только со смертью».
Когда их карета отъехала, в ужасе от предчувствия я бросился на кровать и пролежал неподвижно до ночи. Вскоре я получил его первое письмо.
«Сердце мое преисполнено восторгом и восхищением. Мне так весело в этой карете, так тепло, и кучер наш поет и мчит во всю прыть.
И, читая, явственно услышал я его нежный голос и расплакался.
Все случилось, барон, как я предполагал... Это произошло уже в Мангейме. Сначала я почувствовал в его письмах некий излишний восторг. У него острый язык!
(Добавляю: и сколько он сделал ему врагов!)
ЛЕОПОЛЬД Мальчик обожает гаерничать. К примеру, в Мюнхене ночью солдаты на каждом шагу воинственно окликают. «Кто идет?!» И он неизменно отвечает им в ответ: «Накось выкуси!..» А тут вдруг тон писем совсем переменился. Одни восторги и описания бесконечных триумфов... Я написал ему, что одним триумфом сыт не будешь. И что пока никто не предложил ему никакой должности, а я оплачиваю бесконечные счета, которые ко мне приходят. В ответ я получил: «Как мне хочется написать оперу. Я завидую всем, кто пишет оперу. Хочется плакать с досады, когда я слышу какую-либо арию...» Да, да... все дело в том, что он влюбился в певицу! Я знавал эту гнусную семью Веберов. Отец служил жалким суфлером. Хищная, жадная жена и четверо дочерей. На беду маленького Моцарта, вторая дочь – пятнадцатилетняя Алоизия – была высокая, стройная красавица, возмечтавшая стать певицей... Узнав все это, я решил проверить, сколь опасно положение. Я написал ему письмо, будто один из его друзей, знаменитый молодой человек, вступил в выгодный брак. В ответ я немедленно получил просто поэму.
«Так жениться я не хотел бы. Я хочу сделать счастливой свою жену, а не составить с ее помощью свое счастье. Знатные люди не смеют жениться по любви. Зато мы, бедные и простые люди, можем взять в жены ту, кого любим...» И так далее...
Я все понял... После чего он завалил меня описаниями тягот «бедных Веберов»... А я?! Его отец?! Семеро детей! И двести жалких флоринов жалованья на протяжении всей жизни!
(Здесь он достал новый ворох писем... И в продолжение нашей беседы весьма часто читал выдержки из них. Он жаждал сочувствия!)
«Дочь господина Вебера обладает красивым голосом. Ей недостает только умения играть на сцене...»
Вы поняли, барон? Он решил ей помочь! Он помнил, как его принимали в Италии, и теперь захотел показаться ей во всем блеске! Он задумал общую поездку. С нею в Италию! А пока сочинял для нее арии... Нет, недаром говорят: глуп, как влюбленный! Его несчастная мать прислала мне письмо: «Ты знаешь, когда мальчик завязывает новое знакомство, он сразу готов отдать последнее». Пишу тебе в величайшей тайне, пока он ест... Придумай, что сделать».