МАРАТОВ. Охрана?
ЮРОВСКИЙ. Я их предупредил. Особо не распространялся. Сказал: «Если услышите ночью выстрелы в подвале, не волнуйтесь – так надо». Но они, конечно, поняли: видишь (показывает в окно – на сапоги часового), взад-вперед... взад-вперед... Это часовой Дерябин... примеряется, как бы ему половчее встать, чтоб все увидеть...
МАРАТОВ. Зритель.
ЮРОВСКИЙ. Утром я с их доктором хитро поговорил: «Город обстреливают, то да се. В целях безопасности придется вам иногда отсиживаться в подвале». Так что они не удивятся, когда мы их сюда пригласим. Сверим часы.
МАРАТОВ. Сейчас одиннадцать.
ЮРОВСКИЙ. Белобородов обещал, что грузовик за трупами придет к полуночи. И сразу начнем. Все дело, думаю, займет полчаса. Плюс уборка трупов. Выносить будем в простынях, чтобы коридор кровью не заляпать... Здесь замоем водой с опилками – скрести будем, пока следов не останется. Все продумано. Маратов. Комната уж очень маленькая. Двенадцать исполнителей и их тоже – двенадцать. Когда начнется, они ведь забегают по комнате. Не перестреляем ли друг друга?
ЮРОВСКИЙ. И это продумано. Ну, во-первых, их будет уже одиннадцать. Мальчика-поваренка я у них после ужина забрал. Велел сказать: дескать, дядя его объявился – свидание попросил с племянником.
МАРАТОВ. Это хорошо. И так команда ворчит – девушек расстреливать!
Шаги.
ЮРОВСКИЙ. Все ходит. Небось, радуется: дескать, скоро они уйдут из города. Уйти-то уйдем... да так на прощание хлопнем дверью, что мир содрогнется. Ну а насчет самой ликвидации я тоже все придумал. Позавчера они попросили отслужить обедницу. Ну, думаю, пусть отслужат в последний раз... Сын нищего еврея разрешил русскому царю последнюю церковную службу – вот она, Великая Революция! Привел к ним священника – а они уже приготовились к службе. Выстроились: царь посредине стоит, Алексей сидит на стуле, и Александра рядом в кресле-каталке... остальные все в ряд – за ними. И я подумал: как удобно вы встали! Вот так же сегодня их выстрою вдоль вот этой стены.
МАРАТОВ. Как это выстроишь?
ЮРОВСКИЙ. Революционная хитрость, сынок, через часок все сам увидишь. В центре поставлю царя, справа от него Алексея, царица будет – вот здесь, у этой арки... И когда команда в дверь войдет, Романовы окажутся лицом перед нами. Как мишени у стены. Стена эта (стучит по стене), как видишь, не капитальная, это фанерная перегородка – за ней кладовая. Значит, когда начнем, никаких рикошетов не будет: пули пройдут или сквозь стену (усмехнулся), или в них застрянут.
МАРАТОВ. Действительно, ты все продумал.
ЮРОВСКИЙ. Одна вещь меня смущает: после обедницы священник рассказал... Оказывается, по ходу службы, как только произнесли «со святыми упокой", все Романовы вдруг на колени встали. И в глазах Николая... священник сказал... были слезы.
МАРАТОВ. Думаешь – чувствуют?
ЮРОВСКИЙ. И сегодня, когда забрали поваренка, она три раза доктора Боткина посылала узнать, когда мы поваренка вернем. Нервничает. Явно. А после ужина зачем-то в кладовую ходила и большой портфель из чемодана забрала. Я, конечно, поднялся к ним – послушал под дверью, о чем там они говорят. Но они...
МАРАТОВ (усмехнулся). По-английски.
ЮРОВСКИЙ. Да, по-английски...
МАРАТОВ. Хорошо, схожу послушаю...
ЮРОВСКИЙ. Сходи, сынок. По-иностранному ты у нас один понимаешь. Ты ведь из образованных.
В комнате наверху: НИКОЛАЙ и АЛЕКСАНДРА.
АЛЕКСАНДРА. Жутко глядеть на эту решетку.
НИКОЛАЙ (расхаживая). Да... да...
АЛЕКСАНДРА. Хорошо, что стемнело – она не так видна.
НИКОЛАЙ. Да... да...
АЛЕКСАНДРА. Что-то ужасное в этом было, когда пришел хмурый мужик и, ни слова не говоря, стал прибивать эту решетку. Этот вечный их страх, что мы убежим...
Далекая канонада.
Стреляют.
НИКОЛАЙ. Артиллерия...
АЛЕКСАНДРА. Сегодня всю ночь этот звук. А под утро где-то совсем близко слышала два револьверных выстрела.
НИКОЛАЙ. Да... да... (Расхаживает.)
АЛЕКСАНДРА. Доктор сказал, что вчера в подвале они прибили такую же решетку. Почему? В подвале? Странно.
НИКОЛАЙ. Ты совсем не спишь.
АЛЕКСАНДРА. Нервная, сумасшедшая... не могу заснуть – вслушиваюсь в ночь и все думаю... думаю...
Девичий смех за стеной.
Никак сегодня не угомонятся – они разбудят Маленького.
Она идет в глубь комнаты, поправляет постель спящего Алексея.
НИКОЛАЙ. Доктор передал разговор с комендантом: ситуация на фронте стала критической.
АЛЕКСАНДРА. Как он вырос... только такой бледный... Какая прекрасная была служба... Он плакал, ты не заметил?
НИКОЛАЙ. Да... да...
АЛЕКСАНДРА. Я хотела его спросить почему. Но потом раздумала... И ты тоже плакал.
НИКОЛАЙ. От счастья... Он – с нами. (Расхаживает.) Комендант сказал доктору: возможно, иногда нам придется проводить время в подвале.
АЛЕКСАНДРА. В подвале?!
НИКОЛАЙ. Для нашей же безопасности – город обстреливают. И к тому же они боятся нападения анархистов. Возможно, поэтому прибили решетку в подвале. Все просто.
АЛЕКСАНДРА. Большой мальчик... как летит время...
Смех за стеной в соседней комнате.
(Громко.) Спать, девочки, спать! Все разговоры на завтра!
Гул артиллерии.
Слышишь? Это уже будто в городе... И девочки – совсем взрослые... Все быстро. Как сон... Анастасия прелесть, но толстушка.
НИКОЛАЙ. Впрочем, как раньше Мария.
АЛЕКСАНДРА. Но ноги у нее коротковаты, хотя, надеюсь, вырастут. Ольга, наоборот, уж очень стала худая... Татьяна тоже. Но Татьяна чудо как хороша... И Маленький поправляется. Нет, нет, слава Богу... все как-то образуется.
НИКОЛАЙ. И еще комендант сказал доктору, что очень скоро они переведут нас в Москву.
АЛЕКСАНДРА. Как мне не нравятся их заботы! Ты помнишь, не так давно они уже хотели перевести нас в Москву. И тогда тоже они говорили об анархистах. Когда же это было? Почему-то сегодня целый день что-то вспоминаю...
НИКОЛАЙ. Я могу сказать точно. Это было 31 мая... У меня записано.
АЛЕКСАНДРА. Записано?!
НИКОЛАЙ. В дневнике.
АЛЕКСАНДРА. Зачем? Я просила, Ваше Величество, ничего серьезного в дневники не записывать.
Он молча пожал плечами.
Когда Вы уходите на прогулку, эти ужасные люди способны читать Ваш дневник.
НИКОЛАЙ. Не стоит менять заданную привычку все записывать в дневник. Следует быть похожим на самого себя. К тому же эти записи понадобятся нашим внукам... и всем, кто придет после нас.