НИКОЛАЙ. Да, да, ты написала мне удивительное письмо.
АЛЕКСАНДРА. Чересчур длинное... но я все-таки прочту. (Читает.) «Я навестила ее в монастыре. Она лежала на кровати в маленькой темной комнатке, и я захватила с собой свечку, чтобы можно было разглядеть друг друга. Ей сто семь лет, она носит вериги... И при этом она беспрестанно работает, шьет для каторжан и для солдат, притом без очков. У нее милое, тонкое лицо с прелестными молодыми, лучистыми глазами, улыбка ее чрезвычайно приятна, она благословила и поцеловала нас... Мне она сказала: „А ты, красавица, тяжелый крест примешь – не страшись“. Она повторила это несколько раз. Я потом часто вспоминала ее лицо и это: „А ты, красавица, тяжелый крест примешь...“
НИКОЛАЙ. Да, да, когда ты вернулась – была взволнованна.
АЛЕКСАНДРА. Я тебе не все тогда написала. Когда я уходила, она вдруг сказала из темноты... тихо-тихо: «Дьявол он – Распутин Гришка». Я, конечно, спросила: видела ли она его, слышала ли его предсказания? А она мне – так же тихо: «И дьявол тоже предсказывает, матушка!» Я стала рассказывать, как он лечит Маленького – спасает от ужасной болезни. А она в ответ: «Я об одном молюсь... чтоб ушел от вас сей дьявол». И когда я вернулась в Петроград, уже через несколько дней... все случилось. (Читает.) «Мы сидим все вместе – ты можешь себе представить наши чувства, мысли: Григорий исчез. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, все еще надеюсь, что его только увезли куда-то... Мы, женщины, здесь одни с нашими слабыми головами... Я не могу, не хочу верить, что его убили! Да смилуется над нами Бог». Какой это был позор – наши родственники, аристократы, мужика убили... Знаешь, не – задолго до гибели он дал мне письмо... для тебя. Но я не решилась показать.
НИКОЛАЙ. Оно здесь?
Она колеблется
Дай мне его, Аликс.
АЛЕКСАНДРА. Нет, лучше я сама. (Читает.) «Русский царь! ... Знай, если убийство совершат твои родственники, то ни один из твоей семьи, родных и детей, не проживет дольше двух лет... Меня убьют. Я уже не в живых. Молись. Молись. Будь сильным. Заботься о своем избранном роде...» Какой ужас, Ники!
НИКОЛАЙ. Думаю, ты не все мне прочла. И напрасно. Это была всего лишь мужицкая хитрость. В последнее время он очень боялся, что его убьют. И чтобы мы его охраняли получше... написал вот это.
Шум машины за окном
АЛЕКСАНДРА. Слышишь?
НИКОЛАЙ. Какая-то машина приехала. Продолжай.
АЛЕКСАНДРА (читает). «Вспоминаю нашу последнюю ночь – как тоскливо без тебя, как тихо и пусто в твоем этаже. Святые ангелы да хранят тебя... любимый... любимый»... О, как мы, должно быть, смешны – старая влюбленная парочка!
В подвале: ЮРОВСКИЙ и МАРАТОВ.
ЮРОВСКИЙ. Приехал!
МАРАТОВ. Приехал... Команда?
ЮРОВСКИЙ. В соседней комнате! Готовятся! Я раздал наганы, у меня будут кольт и маузер.
МАРАТОВ. Товарищ Надь?
ЮРОВСКИЙ. Прибыл. В грузовике. С Ермаковым и Медведевым из ЧК. (Торопливо ищет по карманам.) Черт! Тебе не попадалась бумажка?
МАРАТОВ. Какая бумажка?
ЮРОВСКИЙ. Да приговор... Такая смятая бумажка... вроде был в кармане... (Шарит по карманам.) Неужели в Совете оставил? Ладно... Ну что – пора будить?
МАРАТОВ. А нам – прощаться.
ЮРОВСКИЙ. Жаль – уезжаешь. Теперь ты не имеешь права напутствовать команду. Придется мне.
Открывает дверь, выходит МАРАТОВ один – бессмысленно ходит по комнате.
ГОЛОС ЮРОВСКОГО. Товарищи! Настал великий миг Революции! Сколько веков нам твердили: «Бог по образу Своего небесного единоначалия учредил на земле Царя. По образу Своего царства непреходящего поставил на земле Царя наследственного...» И мой отец, жалкий раб-еврей, молился царям Израиля... Все детство я с ненавистью слушал: Давид, Иосафат, Иезекия... И вот через несколько минут мы, люди разных народов, ликвидируем священных царей со всем их наследием. Нашими пулями освободившееся человечество отменяет Царей Небесных и Земных. Готовьтесь! (Возвращается.) С Великим праздником тебя, сынок! (Обнимает, целует Маратова.)
МАРАТОВ. И тебя, товарищ Яков.
ЮРОВСКИЙ. Я послал к шоферу грузовика. Сейчас включит мотор, чтобы чуток заглушить... выстрелы... крики.
Шум включенного мотора грузовика
Вот так! (Торжественно.) Пора будить Романовых!
В комнате наверху: НИКОЛАЙ и АЛЕКСАНДРА продолжают читать свои письма.
АЛЕКСАНДРА. «Только, дорогой, будь тверд, вот что надо русским. Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту. Дай им теперь почувствовать кулак. Такова славянская натура. Они должны научиться бояться тебя. Любви одной мало. Ребенок, обожающий отца, все же должен бояться разгневать его... Твой дядя Сергей Александрович как-то сказал мне: „Россию основали цари. И самые жестокие, самые безжалостные были лучшими. Без Ивана Грозного, без Петра Великого, без Николая Первого не было бы России. Русский народ – самый покорный из всех, когда им сурово повелевают, но он не способен управлять сам собою. Как только у него ослабляют узду, он впадает в анархию. Он нуждается в повелителе, в неограниченном повелителе. Он идет прямо только тогда, когда чувствует над своей головой железный кулак“. ... Я вижу, тебе это не нравится, милый!
НИКОЛАЙ. Может быть, это правда. Так и отец говорил. Но это не стало моей правдой. Умом я принять могу, но сердцем... Прости, не сумел стать «лучшим царем» и не отдам Маленькому то, что в сохранности передал мне отец.
АЛЕКСАНДРА. Прости и ты меня... Я не хотела об этом.
НИКОЛАЙ. Все так неясно в прошлом... Хотя думаю, думаю... Пожалуй, мне стал понятен... точнее, важен один эпизод... все с тем же бедным Сергеем Александровичем. Когда несчастного дядю Сергея убили бомбой, ко мне пришла Элла. Она просила простить убийцу. Оказалось, она ходила к нему в камеру и читала ему Евангелие.
АЛЕКСАНДРА. Элла – святая. Я счастлива, что я ее сестра... Но сама мысль – разговаривать с убийцей мужа... Самое ужасное – она ведь все видела. Она была в Кремле, когда в несчастного Сергея швырнули бомбу. И она выбежала... ползала среди кусков тела разорванного мужа... И после этого читать Евангелие кровавому чудовищу?
НИКОЛАЙ. Я тоже тогда не мог понять... А ведь смысл был так прост. Слова Господа, которые Элла написала на надгробии бедного Сергея: «Прости их, Отче, ибо не ведают, что творят». Тогда в разгар беспорядков в Петербурге... через кровь самого близкого человека она наивно предложила христианское замирение. Прощением и Любовью она задумала остановить общее насилие. Молиться кротко за врагов. Но мы ее не услышали.
АЛЕКСАНДРА. Молиться кротко за врагов... Милая Элла! Что с ней? Где она? Лучше не думать. Но продолжим нашу пьесу. Боже мой, мы подошли к самому концу. Уже наступил этот ужасный год – семнадцатый. Я тоже все время думаю о прошлом... И тоже есть событие, которое стало мне понятно только теперь. Случилось это, когда ты в последний раз уехал в Ставку... И я получила от тебя то... страшное письмо. Прочти его, Ники. Ты знаешь, о чем я говорю?