Я, оглядываясь, пошла по направлению к дому, вдыхая озон, пропитавший воздух так же сильно, как коньяк коржи хорошего торта. Вокруг поднялся ветерок, небо заслонилось темными низкими облаками, цвета «грозной терановой сини», как говорит Томас. Определенно будет дождик. Кажется, первая капля только что попала мне на нос.
Около подъезда стояла Фроловна с женой старосты. Они вовсю глядели на меня, как будто я обзавелась рожками, хвостиком и даже перепончатыми крыльями. Началось. Почему же нельзя меня просто не замечать.
— Здравствуйте, — первой сказала я, потому как почему-то многие пожилые люди очень не любят здороваться первыми, считая, что первыми обязаны здороваться те, кто моложе и неопытней. Нелли, кстати, вообще с ними не здоровается, так они ее не любят в несколько раз сильнее даже, чем Лешу, считая наглым подростком.
— И тебе здравствуй, — ответили хором соседки, все так же оглядывая меня пронзительными взглядами, как будто я была дичью, а они охотниками. Когда я уже входила в дом, то услышала их шушуканье:
— Эта Радова тоже обнаглела! Вчера уехала с одним хахалем, сегодня приехала с другим. Вся из себя, вы только посмотрите!
— Вот она, наша современная молодежь. Слово «верность» им незнакомо, — более интеллигентными словами выразилась жена старосты — не зря он работала учительницей целых пятьдесят лет. — А ведь из семьи все идет.
— Насмотрелась на дядьку! С их Лешкой-шалопаем еще и не двух кавалеров будешь сразу иметь! А подружку ее вы видели?
Про Нинку я уже не услышала и зашагала по ступенькам. Ха! Да были бы они моими хахалями-кавалерами, я бы даже рада была. А так они всего лишь малознакомые молодые парни, которые принадлежат другому миру и, наверное, другим людям. Второе особенно прискорбно.
А как только я зашла в подъезд, начался самый настоящий ливень. С громом и, кажется, даже парочкой молний. Дождь, ты ждал, чтобы я успела дойти, поэтому и не начинался? Что ж, спасибо. Хоть ты меня понимаешь.
— Ну и ладно, нужен мне больно ваш Кей, — прошептала я сама себе, стоя перед лифтом, который скрипел где-то далеко, спеша ко мне. Мне хорошо одной, потому что я так привыкла. А еще мне хорошо, что я все-таки ударила стену с надписью, посвященной группе «На краю», и мне казалось, что я пнула не бетон — или из чего там сделаны стены? — а самого Кея. Жаль, подошва моей обуви не была грязной — с удовольствием бы оставила отпечаток на стене, чтобы хоть как-то замарать имя блондина, возомнившего себя суперзвездой.
Лифт, надсадно кашляя и изображая из себя больного старика, нехотя довез меня до последнего этажа. Я кинула еще один взгляд в окно — на то место, где только что стояла машина Арина. Естественно, ее уже там не было. Спасибо тебе, что ты предупредил меня насчет этого овцекозла, дорогой бас-гитарист группы «На краю». Я буду осторожней и больше не буду общаться с Кеем. Хотя завтра еще идти с Нинкой, которая удумала черт-те что. Я притворюсь больной, да. Думаю, это выход — потому что не могу я лицезреть Кея. И я не пойду. Тогда Нинка не обидится и Кей обломится — а то кажется мне, это не совсем идея Келлы — сходить на глупое парное свидание. Вот же сволочь — действительно поиграть мною желает. Кукловод хренов. Кем он себя возомнил?
Дом встретил меня благословенной тишиной и прохладой — кто-то не закрыл окно на кухне, и теперь по ней и по коридору гулял влажный ветер, а весь подоконник и край стола, прилегающий к нему, были забрызганы водой. Я поспешила закрыть окно. Ох уж эта водичка, пусть, даже если она и небесная, все равно делает мне пакости. Да уж, вода уникальная, ты прав, болван Кей. Только не тем, что у нее куча никому не нужных свойств, а тем, что она может достать кого угодно и разрушить что угодно. Даже такой крепкий материал, как дерево, вода может размочить. Она даже камень точит, что тут о деревяшках говорить!
Передумав, я вновь почему-то открыла окно, механически отправилась в свою комнату, которая не в пример коридору и кухне оставалась душной. Нелли плотно закрыла не только окошко, но даже и дверь. Нашла зарядное устройство, сунула его в мобильник, который тут же обрадованно замигал.
— Ешь, ешь, голодный, — тихо подбодрила я сотовый телефон.
Переоделась в домашнюю потрепанную, но удобную одежду. Затянула волосы в хвост Нелькиной розовой резинкой, валявшейся на полу. Зачем-то включила музыкальный центр. Эмоции, которые долго копились глубоко в груди, вот-вот должны были вылезти из несчастной меня, а я очень не хотела плакать. Или хотела… Когда душевный настрой у меня плохой, музыка всегда помогает выплеснуть эмоции. А сейчас как раз очень удобный момент — дома никого нет.
Для слез нет удобных и неудобных моментов, дорогуша. Люди просто плачут, когда им хочется, а ты всегда сдерживаешься, а потом рыдаешь непонятно из-за чего.
Я плачу, потому что мне бывает плохо, но не могу, как и Нинка, плакать при ком-то — лет с одиннадцати. Хотя подруга просто не плачет, а я стесняюсь. Всего одно отличие, но зато какое огромное.
И зачем я включила центр? Эннио Морриконе и его «Одинокий пастух», исполненный оркестром Джеймса Ласта, тут же наполнили комнату гармоничной объемной мелодией, создаваемой совместными усилиями симфонического оркестра и пан-флейты. Да ведь эта песня — лучшее средство, чтобы мне сейчас помочь разрыдаться, как маленькому ребенку.
От слишком громкого звука я даже вздрогнула — не ожидала, что флейта будет такой громкой: кто-то забыл убавить звук после прослушивания этой знаменитой композиции.
И так настроение никудышное, а тут еще такая лирическая мелодия, грустная, нет, даже трогательная, заставляющая замереть и прикрыть глаза.
Флейта так красиво играет в умелых руках, что, кажется, она просто тонко плачет.
Эти звуки стали для меня последней каплей — через минуту мои щеки были мокрыми от слез, а сами слезы и не думали прекращаться, словно решили всем своим водным составом перекочевать из меня на другое место жительства. Они все капали и капали, некрасиво стекая по щекам, носу, шее. Парочка умудрилась попасть даже на плечи. Они были солеными и холодными, как та вода в реке, и я не могла успокоить себя. Да, наверное, и не хотела. Я мысленно жаловалась чудесной грустной мелодии, как будто сама и была одиноким пастухом, оторванным от людей и от того человека, которого патетически называют любимым и единственным и, бывает, ждут всю жизнь. И дело тут даже не в Кее, а в том, что я все еще не встретила такого парня, хотя очень-очень желала этого — в этом я признавалась себе редко, в моменты безрадостной тоскливой хандры, настигающей внезапно и обнимающей меня холодными костлявыми руками.
Я не стала делать музыку тише — пусть играет. Вдруг одинокий пастух собирает как раз мои слезы в свое странное стадо, чтобы они действительно больше не вернулись ко мне?
Я посмотрела на свои ладони. Ждать?.. Так, как Ассоль ждала алые паруса? В пору такой тоски, как сейчас мне начинало казаться, что сероглазый капитан Грей был всего лишь видением воспаленного сознания Ассоль и в розовую долину ее никто и никогда не увозил.