— Мне все ясно.
Джорджи вспомнила о ранах, которые наносили люди себе и друг другу во имя любви, и осознала, что настало время признаться в том, что сама поняла совсем недавно:
— Я рада.
— Да нет, какая тут радость? Я ничего не могу исправить, милая, как и загладить свою вину.
— Нечего тут заглаживать.
Она впервые сказала это вслух.
— Я режиссер, Брэм. Режиссер-документалист. Именно это я и хочу делать в жизни.
— О чем ты?! Ты актриса. Это твое призвание!
— Мне нравилось играть Энни. Я обожала роль Скутер, потому что тогда нуждалась в похвалах и аплодисментах, но больше мне это ни к чему. Я стала взрослой и хочу рассказывать публике истории других людей.
— Это все прекрасно, но… твоя проба? Изумительная игра?
— Ни единого слова не вырвалось из сердца. Голая техника. — Она тщательно выбирала слова, подгоняла одно к другому, как в пазле, пытаясь попасть в самую точку. — Подготовка к пробе должна была стать самой волнующей моей работой, но на деле оказалась тяжелой нудной обязанностью. Я возненавидела Элен и тот ад, в который она меня тянула. Больше всего мне хотелось взять камеру и сбежать.
Брэм изогнул бровь и сразу стал больше походить на себя прежнего.
— И когда же ты это поняла?
— Наверное, знала с самого начала, но думала, что это реакция на наши непростые отношения. Я честно репетировала, а когда больше не смогла этого выносить, брала камеру и принималась донимать Чаз или отправлялась брать интервью у официанток. Я столько твердила о том, что следует начать новую карьеру, и не понимала, что уже сделала это. — Джорджи улыбнулась. — Погоди, вот увидишь то, что я наснимала: истории Чаз, уличных ребятишек, матерей-одиночек. Все в фильм не войдет, однако, думаю, я многому научусь при монтаже.
Брэм наконец подошел к ней.
— Ты говоришь это для того, чтобы меня не загрызла совесть?
— Шутишь? Я просто обожаю, когда тебя грызет совесть. Так мне легче завлечь тебя, заставить потерять голову и приковать к себе.
— Ты уже приковала, — хрипло пробормотал Брэм. — И надежнее, чем можешь себя представить.
Он не мог отвести глаз от ее лица. Джорджи никогда не чувствовала себя такой любимой и желанной.
Они смотрели в глаза друг друга. В души друг друга. И никому не приходило в голову отпустить остроту.
Брэм поцеловал ее, нежно, как молодую девственницу. Сладчайшая встреча губ и сердец. Все происходившее было постыдно романтичным… но не таким постыдным, как их влажные щеки.
Они крепко обнялись: глаза закрыты, сердца колотятся… души обнажены. Каждый знал недостатки другого так же хорошо, как свои собственные, а сильные стороны — даже лучше. И это делало момент еще слаще.
Они долго разговаривали. Джорджи ничего не скрывала и даже рассказала о своем звонке Мелу Даффи и о том, что едва не сотворила.
— Я не стал бы винить тебя, если бы ты сделала, как намеревалась, — вздохнул Брэм. — И почаще напоминай мне никогда не подпускать тебя к оружию.
— Я хочу снова выйти замуж, — прошептала Джорджи. — По-настоящему.
Он поцеловал ее висок.
— Правда?
— Закрытая церемония. Прекрасная и интимная.
— Согласен.
Его рука скользнула к ее груди, и похоть, едва тлевшая между ними, взорвалась. От Джорджи потребовалось немало усилий, чтобы отстраниться.
— Можешь представить, как мне трудно это сказать? — Она поднесла его руку к губам и поцеловала. — Но я хочу брачную ночь.
Брэм застонал.
— Пожалуйста, только не то, о чем я думаю.
— Ты так решительно возражаешь?
— Да, — кивнул он, хорошенько поразмыслив.
— Но все равно согласишься, верно?
Он сжал ладонями ее лицо.
— Ты ведь не даешь мне выбора.
— Не даю. Мы скованы одной цепью.
Брэм улыбнулся и обнял ее за бедра.
— У Поппи есть ровно двадцать четыре часа, чтобы организовать свадьбу твоей мечты. Я же позабочусь о медовом месяце.
— Двадцать четыре часа? Мы не успеем.
— Успеем.
Поппи все смогла организовать, хотя ей потребовалось не двадцать четыре часа, а сорок восемь; и потом, несмотря на все старания, бедняге не позволили присутствовать на церемонии, что совсем ей не понравилось.
Они поженились на закате, на уединенном клочке пляжа, в песчаной бухте, в присутствии всего пятерых гостей: Чаз, Эрона, Пола, Лоры и Мег, которая пришла одна, потому что ей не позволили привести спутника. Саша и Эйприл не успели к началу, и Брэм отказался их ждать. Джорджи хотела пригласить Рори, но Брэм сказал, что она ужасно его нервирует, отчего Джорджи зашлась хохотом, и это, в свою очередь, вынудило Брэма зацеловать ее до умопомрачения.
Провести церемонию они попросили Пола. Джорджи сказала, что это самое малое, что он может сделать для дочери, после того, как похоронил ее. Когда он напомнил, что не рукоположен в священники, его не захотели слушать. Формальности были соблюдены несколько месяцев назад. Эта церемония соединяла два сердца.
Мультяшный закат обрамлял пляж в этот вечер. Букеты дельфиниумов, ирисов и душистого горошка, перевязанные лентами, трепетавшими на теплом ветерке, стояли в простых оцинкованных ведрах. Хотя Джорджи запретила Поппи воздвигать брачную беседку или рисовать сердца на песке, все же забыла упомянуть о песчаном замке, поэтому жених с невестой стояли рядом с шестифутовой копией замка Скофилдов, украшенной раковинами и цветами.
На Джорджи было простое желтое хлопчатобумажное платье. В волосы были вплетены цветы. Брэм женился босым.
Предварительно написанные каждым и произнесенные от всего сердца обеты выражали то, что они знали, чему научились и что обещали.
После церемонии все уселись вокруг костра и ели крабов, приготовленных Чаз. Пол и Лора не сводили друг с друга глаз. И пока дрова в костре весело потрескивали, Лора ненадолго отошла от Пола, чтобы спросить Джорджи:
— Не возражаешь насчет твоего отца и меня? Я знаю, все это слишком быстро… но…
— Я просто счастлива!
Джорджи обняла Лору, не замечая, как Чаз и Эрон встали и куда-то и побрели по песку.
Брэм смотрел в прекрасное лицо жены, светящееся в пламени костра, и понимал, что паника, бывшая его безмолвным компаньоном с тех пор, как он себя помнил, бесследно исчезла. Если такая мудрая женщина, как Джорджи, согласилась принять его, со всеми недостатками, значит, ему давно пора принять самого себя.
Это изысканное, нежное, доброе, чудесное создание принадлежит ему. Может, ему следовало бояться подвести ее, но он не боялся. Потому что всегда будет рядом.