Вскоре мы свернули с оживленного тракта на лесную дорогу, и ехать стало куда как приятнее. Над узкой дорогой смыкались кроны деревьев, солнце не палило, как на открытом месте, и я велела прибавить темп. Не путешествие, а сплошное удовольствие… Лошади, похоже, придерживались того же мнения, шли вперед охотно, должно быть, застоялись. Только по моей кобыле нельзя было сказать, как она относится к столь длительной прогулке и есть ли ей вообще хоть какое-то дело до происходящего вокруг. Столь невозмутимую скотину еще поискать, собственно, за это-то она мне и приглянулась.
Эта лошадь попала ко мне лет пять назад, и с тех пор я горя не знала. Дело было, помнится, во время одной серьезной заварушки: тогда как раз зашевелились разбойничьи банды на перевалах, и Арнелий отправил на усмирение несколько отрядов со своими боевыми магами во главе. Мне тоже пришлось поехать, чтобы прояснить кое-какие странности; впрочем, это отношения к делу не имеет. Стычка, помнится, получилась изрядная, прежде всего потому, что у бандитов оказались свои боевые маги, пусть и недоучки, зато их было вдвое больше, чем у нас. А схватка боевых магов, пусть даже не самых сильных и умелых, доложу я вам, не то событие, в центре которого хочется оказаться! Иными словами, шумиха получилась преизрядная, да и народу при нападении на разбойничий лагерь полегло немало. Кое-кого удалось повязать, в том числе нескольких главарей и магов-недоучек, чем мои спутники были весьма довольны.
Сам лагерь разнесли буквально по камешку, немногие оказавшиеся там верховые лошади, обезумев от страха, пообрывали привязи и разбежались. Осталась только одна, привязанная лучше остальных. То есть это поначалу я так решила, а потом обнаружила, что малопривлекательная серая кобыла неизвестной породы попросту не обращает внимания на творящийся вокруг кавардак. Кое-кто высказывал предположение, что лошадь попросту глухая, но я могу со всей ответственностью заявить, что слышала серая ничуть не хуже всех остальных. Жаль, лошади не умеют говорить… Хотела бы я знать, чтó довелось повидать на своем веку этой кобыле – далеко не старой, кстати, – раз даже устроенный нашими магами фейерверк нимало ее не взволновал!
Так или иначе, я решила присвоить лошадь. Никто особенно не возражал, включая и саму кобылу, так она и осталась у меня. Непугливая лошадь для мага – настоящая находка, и в большинстве своем такие животные попросту слишком глупы, чтобы бояться, но эта оказалась еще и на редкость понятливой. И с норовом… Меня она за хозяйку признала далеко не сразу, а остальных и по сию пору не жаловала, могла и укусить, и копытом дернуть. Тому, кто попытался бы ее увести, я заранее не завидовала: невозмутимость невозмутимостью, а чужих эта лошадь недолюбливала.
Кое-кто утверждал, что мы с моей кобылой здорово похожи: одинаково рослые, худые, мосластые и со скверным нравом, и возразить против этого было нечего. Дед, правда, ворчал, что я с моими гонорарами могла бы подобрать себе лошадь и попригляднее, но я не слушала.
Лауриня моя кобыла сразу невзлюбила, равно как и его нервного гнедого жеребчика (у лейтенанта оказался молодой конек, вроде бы тайен, но не чистокровный – такие лошади неплохи для скачек, но для долгих переходов годятся скверно; они часто бывают злы и непослушны, им нужен умелый и опытный всадник, а лейтенант таким определенно не являлся). При приближении этой парочки она начинала нехорошо на них коситься, должно быть, улавливала мое к лейтенанту отношение. А было оно весьма неоднозначным. С одной стороны, недолюбливать лейтенанта мне было вроде и не за что, не так давно он даже ухитрился натолкнуть меня на хорошую мысль, а его способности попадать в неприятности можно было только посочувствовать. С другой стороны, мальчишка вызывал у меня безотчетное раздражение и своей щенячьей суетливостью, и совершенно невероятными понятиями о чести и достоинстве, да и в целом его заскоки могли вывести из себя даже придорожный столб, а я, в отличие от столбов, никогда не могла похвастаться долготерпением. По счастью, с разговорами ко мне Лауринь не лез, ограничиваясь дежурными фразами относительно привалов и ночлега, а потому путешествие можно было назвать вполне сносным. И тем не менее я весьма обрадовалась, когда выяснилось, что мы почти добрались.
В гарнизоне, расквартированном в большом поселке Вейнсе, нас встретил тот самый чиновник, из-за которого я оказалась в этой глуши, и вызвался проводить нас до места. Еще два дня езды по скверной дороге, и мы выехали к маленькой деревушке, примостившейся на окраине самого дремучего леса, какой мне только доводилось видеть в жизни. Дорога шла дальше, огибая лес, но не углубляясь в него. Впрочем, что там располагалось за лесом, меня особенно не интересовало. Интерес вызывала исключительно эта деревня, вернее, произошедшее в ней.
Деревушка, которую местные называли попросту Лесной, оказалась хоть и небольшой, но с виду далеко не бедной. Тут даже постоялый двор имелся, видимо, по дороге нет-нет да проезжал кто-то. Именно на этом постоялом дворе и убили незадачливого сборщика податей, а теперь его тело покоилось в сарайчике, заговоренное для сохранности местным магом.
То, что маг этот старикашка более чем посредственный, мне стало ясно сразу, как только я оказалась в относительной близости от сарайчика. Мухи, правда, рядом не роились, но запашок стоял такой, что впору было заткнуть нос. Мне к подобным запахам не привыкать, а вот лейтенант, неотступно следовавший за мной, заметно изменился в лице.
– Где нашли тело? – спросила я хмурого судейского.
– Под лестницей, – ответил тот. – По-хорошему, его бы там и оставить до вашего приезда, госпожа Нарен, только сами понимаете…
Разумеется, я понимала, хозяину постоялого двора вовсе не хотелось, чтобы у него под лестницей лежал скверно пахнущий покойник, распугивая возможных посетителей.
– Потом покажете, где именно его нашли, – кивнула я. – А сейчас я хотела бы взглянуть на тело. Идемте.
Разумеется, лейтенант сунулся вслед за мной. Не знаю, что он ожидал тут увидеть, но, судя по всему, зрелище его впечатлило. Меня, кстати сказать, тоже. Признаться, я ожидала, что смерть сборщика податей стала результатом пьяной драки, что не редкость на постоялых дворах, и бедолагу огрели чем-нибудь тяжелым по голове, на худой конец, зарубили топором. Но моим ожиданиям не суждено было сбыться…
Я присела на корточки возле трупа, натянула перчатки и принялась за осмотр. Чиновник со скорбным видом торчал у меня за плечом, становящийся все бледнее Лауринь маялся у дверей сарайчика. Хм… свежие покойники, насколько мне помнилось, не выводили его из равновесия…
– Любопытно, – сказала я, повернув голову покойника. – Посмотрите, господин Шенис, как вам эта рана?
Рана в самом деле была знатная – голова оказалась почти отделена от тела и держалась едва ли не на лоскутке кожи.
– О том и речь, госпожа Нарен, – удрученно проговорил чиновник. – Она мне сразу странной показалась. Это ж явно не ножом…
– И не топором… – задумчиво протянула я, разглядывая останки так и сяк. Такие раны мне видеть доводилось, довольно давно и не в здешних краях. Очень похоже, что бедолагу с размаху рубанули саблей, характер разреза весьма похож. Но вот незадача – сабель в здешних краях не носят, а шпагой так голову не смахнуть… Тут я обратила внимание на лейтенанта и спохватилась: – Лауринь! Если уж вам так приспичило похвастаться завтраком, выйдите наружу и не портите мне натюрморт!