— Я считала вас своим другом, — горько произнесла София, вставая. Для этого ей пришлось опереться на столик. Отрешенно взглянув на свои дрожащие руки, она закончила: — а вы так легко от меня отвернулись и к тому же оказались предателем… В погоне за сиюминутной корыстью вы поставили под удар будущее своих детей, разве вы этого не понимаете?
— Какое вам дело до моих детей? — взвился господин Шоров. Он с силой потер лицо и проговорил: — Я проиграл и во всем сознаюсь. Но не надо читать мне нотации!
София отвернулась, поняв, что никакой дружбы между ними на самом деле никогда не было, одно лишь притворство и поиски выгоды. В конце концов, ведь господин Чернов был лейтенантом, быть может, сосед приходил к ней, чтобы между делом что-то выведать. Другое объяснение также было неприглядным: господину Шорову нужен был влиятельный свидетель, который в случае чего подтвердил бы, что он ненавидел Муспельхейм и ни за что не перешел бы на его сторону.
На мгновение у нее даже мелькнула подленькая мыслишка: раз уж господин Шоров не считал себя ее другом, она вовсе не обязана ему попустительствовать, пусть ответит по всей строгости закона! Но София тут же устыдилась и прогнала от себя эту идею. Пусть сосед был негодяем, но это вовсе не означало, что она должна ему уподобляться!
Тем временем понурый отставной майор в сопровождении мирового судьи уже двинулся к выходу.
— Вы пойдете с нами? — обернувшись, деловито уточнил господин Рельский. — Или попросить кого-нибудь сопровождать вас?
— Не нужно, — поспешно отказалась София. — Чернов-парк совсем недалеко, а мне хочется пройтись.
— Конечно, — согласился мужчина, и они вышли на улицу.
Молодая женщина глубоко вздохнула целительный свежий воздух. Ветер пах удивительно свежо и как-то остро, будто покалывал нос и небо. Она лишь теперь осознала, как душно было в гостиной Шоровых. Будто там воняло гнильцой — почти неуловимый, но явственный мерзкий запах. А может быть, ей мерещилось это сладковатое амбре? Она покачала головой, посмотрела на поникшего господина Шорова в окружении полицейских, которые усаживали его в экипаж, и действительно отправилась домой…
За время визита к соседям небо совсем потемнело, и София ускорила шаги, торопясь добраться домой до ненастья.
Когда сорвались первые тяжелые капли дождя, она подхватила юбку и бросилась бежать, наклонив голову, чтобы козырек капора защитил лицо, а потому перепугалась, с размаху врезавшись в кого-то или что-то.
Ее подхватили, удерживая от падения, и София уткнулась лицом в плотную ткань. Знакомый смолистый запах окутал ее, и молодая женщина улыбнулась, поднимая голову.
— Здравствуйте, Шеранн.
Дракон заботливо поправил выбившуюся из-под шляпки прядь и пробормотал отвлеченно:
— Тебе не кажется, что теперь звать меня на "вы" глупо?
Она слегка зарделась (говорить о таких вещах не принято!) и смущенно призналась:
— Я не могу!
— Почему?
— Это невежливо.
Шеранн расхохотался, услышав последний аргумент. Запрокинув назад голову, он смеялся, и ему вторил гром.
— Ты неисправима, — он легонько тронул ее губы пальцем, заставляя замолчать.
Полыхнула молния, София вздрогнула, а дракон прижал ее к себе покрепче.
— Не бойся, — успокоил он, — я ведь огненный, так что нечего опасаться грозы.
— Я не боюсь, — сказала она, почти не покривив душой. В объятьях Шеранна она чувствовала себя, будто в уютном коконе, окруженной со всех сторон пушистым ласковым теплом.
— Побежали в дом? — спросил дракон и лукаво предложил: — Если ты не боишься, мы могли бы прогуляться.
— Под дождем? — ужаснулась София.
— Конечно! — подтвердил Шеранн и продолжил с озорной улыбкой: — А потом я тебя согрею…
Молодая женщина вновь покраснела, уже не замечая ни ливня, ни резких порывов ветра. Подобные вольности, тем паче, на улице, были ей в новинку, но дракон умел соблазнять, а потому она согласилась:
— Хорошо, только… отпустите меня.
— Отпусти, — поправил Шеранн и заглянул в ее лицо, — ты меня стесняешься?
— Не… тебя, — с усилием выговорила она, — но что подумают люди?
— Мне нет дела до людей! — пожал плечами дракон.
Дождь усилился, и струйки воды уже бежали с его насквозь промокших волос.
— Зато мне — есть, — возразила она.
— Как скажешь, — отвернулся он.
— Не обижайтесь, — проговорила она, порывисто коснувшись смуглой щеки, и тут же исправилась: — Не обижайся, Шеранн, но для меня это действительно важно.
Даже решившись отбросить условности и сделаться его возлюбленной, она не могла столь дерзко преступить правила приличия.
Стекающая по его лицу вода оказалась горячей, и София испуганно отдернула руку, вспомнив рассказ господина Рельского о взаимодействии огненных драконов и стихии воды. Мысль о мировом судье была сейчас совсем неуместна, к тому же думать о нем отчего-то было совестно, и она отбросила размышления, улыбаясь своему дракону.
Разумеется, молодая женщина, опаленная горящим в нем пламенем, напрочь позабыла о разумных доводах, которые недавно с такой горячностью отстаивала…
Потом они бродили по лугу под дождем, смеялись и целовались, Шеранн кружил ее, подхватив на руки. Их исступленное веселье и страсть вплетались в буйство стихии, наполняя мир первозданной чистой радостью…
Когда наконец дождь кончился и они добрались до Чернов-парка, Лея лишь всплеснула руками и принялась хлопотать вокруг хозяйки, смерив недовольным взглядом своего провинившегося любимца-дракона.
Тот, неся Софию на руках, изобразил глубочайшее раскаяние и пропустил мимо ушей ворчание домовой о распоясавшихся развратниках, равно как и мрачный взгляд верного Стена…
Стук в дверь раздался вечером, когда госпожа Чернова уже собиралась отходить ко сну.
Простоволосая Лея отворила дверь и приглушенно ахнула: на пороге стояла госпожа Ирина Каверина, дама средних лет и отнюдь не среднего самомнения. Упитанный и самодовольный вид ее свидетельствовал о преуспевании, а платье было богато и сшито по последней столичной моде.
— Надеюсь, сестра дома? — поинтересовалась гостья для проформы и весьма язвительно добавила: — Посторонись и впусти меня! Или София никого не принимает, кроме своего любовника?
Домовая сглотнула и наконец шагнула в сторону, молча приняла у нее шляпку и зонтик и бросилась к хозяйке.
Темную комнату освещала единственная свеча, при свете которой госпожа Чернова то ли пыталась читать, то ли грезила над томиком сонетов. Устроившись в кресле, она отрешенным взглядом смотрела на раскрытую книгу и улыбалась светло и мечтательно.