Разговор об Эдварде лишь расширил разделявшую их пропасть, хотя Рэчел знала: Гейбу не меньше, чем ей, хотелось ликвидировать ее.
— Пошли спать, Рэчел.
Она посмотрела Гейбу в глаза, и ей даже в голову не пришло возразить. Он взял ее за руку и повел в дом.
Старую кровать заливал лунный свет. Луна затопила серебром белые простыни, золотыми бликами играла на волосах Рэчел, ощущающей на себе тяжесть обнаженного тела Гейба. Сила его желания пугала его самого. Он был молчаливым, сдержанным мужчиной, за последние годы жизни твердо усвоившим, что одиночество для него — лучшее лекарство. Однако Рэчел изменила и это. Она подталкивала его к чему-то такому, к чему он был еще не готов.
Рэчел занималась любовью так самозабвенно, что Гейбу порой трудно было контролировать себя. Иногда он даже боялся причинить ей боль.
Подняв ее руки вверх, Гейб сжал ее запястья, зная, что ощущение собственной беспомощности заставляет Рэчел совершенно терять голову. Как только он это сделал, из ее груди тотчас же начали вырываться стоны.
Правда, теперь он мог только одной рукой сжимать ее грудь, ласкать набухшие соски. Он провел пальцами по внутренней стороне ее бедер, ощутив на своей коже горячую влагу. Это было замечательное ощущение, и Гейб поразился тому, как он мог забыть обо всем этом, как позволил терзавшим сознание воспоминаниям лишить его этой радости.
Стоны Рэчел доводили его до исступления. Она попыталась освободить руки, но делала это недостаточно решительно, и он не стал разжимать пальцы, а вонзил палец свободной руки в ее лоно. Рэчел громко вскрикнула.
Не в силах больше терпеть, Гейб мощным толчком вошел в нее.
— Да, — прошептала она.
Он прильнул губами к ее губам, коснувшись зубами ее зубов, ощущая своим языком ее горячий, требовательный язык. На несколько кратких мгновений Гейб отпустил, ее руки, а затем их пальцы крепко сплелись.
Рэчел обняла ногами его бедра, и буквально через несколько секунд по телу ее прошла волна наслаждения. Для Гейба в эту секунду не существовало ничего, кроме женщины, сладко стонущей в его объятиях, лунного света, запахов лета и легкого ветерка, который, проникая в комнату сквозь открытое окно, овевал их разгоряченные тела.
Ему наконец удалось, хотя бы на короткое время, забыть обо всем, что его терзало и тревожило.
Когда Гейб пришел в себя, ему было так хорошо, что он решил полежать не двигаясь еще немного. Простыня туго обернулась вокруг его бедер и ног Рэчел. Он прижался губами к ее шее и закрыл глаза.
Внезапно он почувствовал на спине какую-то тяжесть.
— Отпусти мою маму! Отпусти, слышишь?! — раздался у него над ухом детский крик.
Что-то твердое ударило его по голове, маленькие кулачки забарабанили по его телу, ногти ребенка впились в кожу на его шее.
— Прекрати! Прекрати сейчас же! Отпусти ее! — звенело в комнате.
Рэчел обмерла и сжалась под тяжелым телом Гейба.
— Эдвард! — воскликнула она.
На затылок Гейба стали один за другим ритмично сыпаться удары чего-то гораздо более твердого и тяжелого, чем крохотные кулачки пятилетнего ребенка.
— Ты делаешь ей больно! Прекрати делать ей больно! — в панике кричал мальчик сквозь слезы.
Гейб пытался отражать удары, но это было непросто.
Эдвард оседлал его бедра, а откатиться в сторону Гейб не мог, так как в этом случае Рэчел предстала бы перед маленьким сыном совершенно обнаженной. Интересно, каким образом он попал в комнату, думал Гейб. Он был уверен, что Рэчел заперла дверь на ключ.
— Эдвард, перестань! — выкрикнула Рэчел, хватаясь руками за простыни.
Гейбу удалось поймать маленький, острый локоть.
— Эдвард, я вовсе не делаю ей больно.
Тяжелый удар, гораздо более сильный, чем все предыдущие, обрушился на его висок.
— Меня зовут не…
— Чип! — выдохнул Гейб.
— Я убью тебя! — воскликнул ребенок и ударил его еще раз.
— Немедленно прекрати, Эдвард Стоун! Ты слышишь?!
На этот раз в голосе Рэчел звучала сталь. Удары прекратились. Мальчик затих.
— Гейб вовсе не делает мне больно, Эдвард, — сказала Рэчел более мягким тоном.
— А что же он тогда делает?
Впервые с того момента, когда Гейб с ней познакомился, Рэчел не нашлась, что сказать. Повернув голову, Гейб посмотрел на Эдварда, сидящего на кровати, — волосы мальчика были всклокочены, покрасневшие щеки блестели от слез.
— Я целовал ее, Эд… Чип.
На лице ребенка появилось выражение ужаса.
— Никогда больше этого не делай, понял?
Гейб знал, что вес его тела мешает Рэчел нормально дышать, но тем не менее, когда она снова заговорила, пытаясь успокоить сына, голос ее звучал почти нормально:
— Не волнуйся, все в порядке, Эдвард. Мне нравится, когда Гейб меня целует.
— Нет, это не правда!
Было ясно, что, если разговор будет продолжаться в том же духе, это не приведет ни к чему хорошему, поэтому Гейб решил взять инициативу на себя.
— Чип, прошу тебя, сходи на кухню и принеси маме большой стакан воды. Она очень хочет пить.
Мальчик исподлобья посмотрел на Гейба, но не двинулся с места.
— Пожалуйста, сделай, что он говорит, Эдвард, — вмешалась Рэчел. — Мне действительно очень хочется воды.
Малыш неохотно слез с кровати, всем своим видом при этом показывая Гейбу, что, если он попытается причинить его матери вред, это ему даром не пройдет. Как только он исчез за дверью, Гейб и Рэчел вскочили с постели и начали лихорадочно натягивать на себя одежду. Гейб буквально впрыгнул в джинсы. Рэчел, схватив с пола его футболку, торопливо нырнула в нее и тут же стала шарить вокруг в поисках трусиков. Не найдя их, она торопливо надела трусы Гейба. Как это ни смешно, в эту минуту ее больше всего волновало, успеет ли она одеться к тому моменту, когда сын вернется в комнату.
— Я думал, ты заперла дверь, — сказал Гейб, застегивая молнию на джинсах.
— Нет, я решила, что это сделал ты.
Эдвард вернулся в рекордно короткое время. Он бежал с такой скоростью, что вода выплескивалась через края голубого пластикового бокала без ножки с изображением кролика — героя многочисленных мультфильмов.
Шагнув навстречу, чтобы принять у него бокал, Рэчел обо что-то споткнулась. Посмотрев вниз, Гейб увидел, что на полу лежит «Стеллалуна» — книжка, которую Эдвард так полюбил. Ему потребовалась всего секунда, чтобы понять, каким образом книга оказалась в спальне: именно ею Эдвард колотил его по голове.
Итак, Гейбу Боннеру чуть не разбили голову той самой книгой, которая вызывала у него воспоминания, лишающие его желания жить.