— Это дядя меня заставил.
— Он был таким же гадким, как и дед Гай?
— Нет, совсем не таким. Просто он очень не любил маленьких детей.
— Ты кричала?
— Я была слишком напугана, чтобы кричать. Вагончик занес меня на самую вершину холма, и когда я увидела, сколько до земли, подумала, что умру.
— Как когда дед Гай придавил меня?
Хани кивнула:
— Да, как тогда.
— Я хочу прокатиться, — упрямо повторила Рейчел.
— Ты это точно знаешь?
Рейчел кивнула, буквально пожирая глазами аттракцион, и для Хани все вдруг встало на свои места. Они обе хорошо знали, что значит чувствовать себя беззащитной в этом мире, знали, сколько мужества необходимо женщинам. Не глядя ни на Хани, ни на отца, Рейчел вырвалась и побежала к станционной будке.
— Рейчел! — Эрик рванулся вперед, но Хани заслонила собой ему путь:
— Ну пожалуйста, Эрик! Это то, что она должна сделать.
Он смотрел на нее глазами, в которых застыли боль и бессилие:
— Я ничего не понимаю.
— Я знаю, — прошептала она, полностью отдавая себя во власть захлестнувшей ее любви к Эрику. — Ты большой, и ты сильный, и ты видишь жизнь иначе.
— Я поеду с ней.
— Нет, Эрик. Не нужно. Она должна сделать это одна. — Хани посмотрела ему в глаза, прямо в душу, заставляя поверить. — Пожалуйста.
Наконец он кивнул, но так неохотно, что она сразу же поняла, чего ему это стоило, и от этого ее любовь разгорелась еще сильнее.
— Ладно, — сказал он. — Будь по-твоему.
Она увлекла его к станционной будке, и они прошли под картиной Гордона Делависа. Рейчел уже забралась в первый вагончик, и ее лицо светилось изнутри смесью восторга и легкого испуга. В то же время она казалась неправдоподобно маленькой и беззащитной в пустом поезде.
Рука Хани дрожала, когда она проверяла, достаточно ли надежно и безопасно устроилась Рейчел.
— Еще не поздно выйти…
Рейчел отрицательно замотала головой.
Хани наклонилась и поцеловала ее в лоб.
— После этого, — прошептала она, — ты навсегда забудешь про страшные сны.
У Хани не было уверенности, что Рейчел расслышала ее. Ее маленькие пальчики побелели, так она вцепилась в поручни, и Хани видела, что восторг сменился страхом. Как это и должно было быть.
Хани отступила от поезда, чтобы стать со стороны Эрика. Он просто излучал напряжение, и она почувствовала, что он из последних сил сдерживается, чтобы не сорваться с места. Рейчел была самой большой ценностью в его жизни. И Хани знала, что он ничего не понял, а просто доверился ей, и это доверие ее покорило.
Хани повернулась к Тони, который ожидал возле панели управления, наблюдая за разыгрывающейся перед ним сценой. Затем она кивнула.
Они с Эриком перешли под крышу станционной будки как раз вовремя, чтобы увидеть начало подъема поезда на холм. На траве за ними сидела, скрестив ноги, Бекки и тоже наблюдала за сестрой. Ярко-розовый свитер Рейчел делал ее хорошо заметной на фоне длинной вереницы пустых вагонов.
«Прокатись за меня, милая, — подумала Хани. — Отвоюй и мою свободу!»
Ладонь Эрика скользнула в ее руку. Его пальцы были холодны, и она крепко их сжала. Всем своим телом она ощущала ужас Рейчел, когда вагончик начал неумолимо подползать к вершине горки. Ее сердце бешено стучало, а лоб покрылся испариной. Когда же Рейчел добралась до вершины и увидела спуск, она как бы снова оказалась лицом к лицу с дедом.
Вагончик на мгновение завис на гребне горки, и сердце Хани замерло от страха — от страха, который одной и той же рукой душил и ее, и Рейчел. И когда потом поезд стремительно слетел с этой горки и взлетел на следующую, она поняла все. Она превратилась в Рейчел, а Дэш превратился в нее. Любящие люди всегда составляют одно целое друг с другом. Она осознала, что ее любовь к Дэшу не может служить препятствием для любви к Эрику. Наоборот, одна прокладывает путь другой. В ее душе вспыхнули долгожданные солнечные лучи. Она повернулась к Эрику. Его лицо напряглось от беспокойства, а глаза следили за мчащимся розовым пятнышком. Он боялся, что Рейчел попытается встать, что она выпадет, что аттракцион, который он помогал строить, не вернет ему дочь невредимой. Но и у Бога за пазухой ей было бы едва ли безопаснее, чем на «Черном громе».
Собственный страх Хани пропал, и она поняла, какой простой была ее любовь к Эрику. В ней не было ни темных углов, ни противоречий. Он не был ее отцом. Он не был ее воспитателем или учителем. В его жизни не было ничего такого, о чем она бы не знала. Эрик был просто Эриком — человеком, который пришел в этот мир с душой, переполненной любви. Человеком, который был такимже уязвимым, как и она, и так же жаждал любви.
Ей хотелось и смеяться, и петь, и укутать его безграничной своей любовью. Он побежал, и она поняла, что поезд миновал спираль над озером и на полном ходу мчался к станции. Она побежала за ним вдоль причальной стенки. Сердце ее пело.
Поезд со скрежетом въехал на станцию. Лицо Рейчел было совершенно бледным, руки намертво вцепились в поручень, вся еебравада бесследно исчезла.
Эрик подбежал к ней, как только поезд затормозил, и вытащил ее из вагончика:
— Милая…
— Еще раз, — прошептала Рейчел.
— Да! — крикнула на весь мир Хани и, смеясь, бросилась в объятия Эрика. — Да, мой любимый, да!
И когда поезд снова покидал станцию с Рейчел Диллон на переднем сиденье, Эрик уже держал Хани в своих объятиях и ее полные мягкие губы настойчиво искали его рот.
В этот момент он уже не старался разобраться в поведении женщин, которых любил. Возможно, женщины еще больше отличались от мужчин, чем он считал раньше. А может, им требуется больше мужества смотреть на жизнь по-другому.
Хани распростерла себя по нему так, словно пыталась проникнуть в его тело. Ее рот под его губами открылся, и он понял, что она предлагает ему всю свою любовь, всю свою верность, всю страсть, с которой она жаждала жить. Эта женщина, занявшая место в его душе, отдавала ему все. И в этот момент та ревность, которую он испытывал к Дэшу Кугану, испарилась навсегда
— Я люблю тебя, — сказала Хани, прижимаясь к его губам. — О, Эрик, я так люблю тебя!
Он выдохнул ее имя и растворился в ее губах. И они целовались, пока Рейчел не оставила наконец все свои страхи на холмах «Черного грома».
— Мне кажется, я ждал тебя всю жизнь, — прошептал он.
— Ты еще не передумал на мне жениться? — спросила она.
— О нет!
— Я хочу ребенка.
— Правда? Я счастлив.
— О, Эрик… Все хорошо. Я теперь знаю, что это хорошо.
Ему уже не хватало только ее губ. Они несли сладость и изобилие, обещая ему любовь. Они переносили его через пространство и время, туда, где существовало одно лишь добро. И, устроившись в этом дивном месте, он услышал грубый усталый голос, настолько низкий, что, казалось, он звучал изнутри какого-то божества: