— А чего ты ожидала, детка? Ты думала, что будут только стишки и поцелуи? Если тебе этого хотелось, тогда надо было заарканить какого-нибудь мальчишку. Такого же несмышленого в этой игре, как и ты сама. Кого-нибудь с приятными манерами, кто проводил бы с тобой время, даже не помышляя обидеть так, как обижу сейчас я.
— Ты не обидишь меня.
— А вот тут ты ошибаешься. Собираюсь обидеть, и еще как. Ты только взгляни, какой я здоровенный. Ну-ка снимай белье. Или ты готова признать, что совершила ошибку?
Хани захотела убежать от него, но не могла. Еще никто и никогда не одаривал ее любовью, и если он может дать ей только это, то она примет все, что он ни предложит.
Когда Хани, заведя руки за спину, стала расстегивать бюстгальтер, руки у нее тряслись.
Он вскочил со стула с искаженным яростью лицом:
— Это твоя последняя возможность! Если сбросишь бюстгальтер, я тобой непременно займусь.
Хани неловко расстегнула застежку и дала бретелькам соскользнуть с плеч.
На щеках Дэша заиграли желваки.
— Вот пусть только бюстгальтер упадет, и тогда уже будет поздно. Я не шучу. Ты пожалеешь, что родилась на свет. — Кружевные раковины упали на пол. — Как только снимешь бюстгальтер, ты пожалеешь…
— Дэш! — Голос дрожал, это был скорее шепот. — Ты и так уже запугал меня. Не мог бы ты… ты не мог бы для начала просто подержать меня минутку?
Все его неистовство куда-то исчезло. Плечи опали, рот болезненно искривился. Застонав, он потянулся к Хани и заключил ее в свои объятия. Ее груди двумя птичками прильнули к его голой теплой груди.
В тишине прозвучал его тихий и печальный голос:
— Я так боюсь за тебя, Хани.
— Не бойся, — прошептала она. — Ведь я знаю, что ты не сможешь полюбить меня.
— Радость моя…
— Все хорошо. Я люблю тебя за нас двоих. Я так сильно люблю тебя.
— Тебе только кажется, что любишь.
— Люблю, — пылко сказала она. — Люблю так сильно, как еще никого в жизни не любила. Ты единственный, кто хоть как-то побеспокоился обо мне. Не сердись на меня.
— Дорогая, я и не сержусь. Как ты не понимаешь? Это я на себя злюсь.
— Почему?
— Потому что недостоин тебя.
— Неправда.
Он тяжело вздохнул:
— Ты заслуживаешь гораздо большего. Я не собираюсь причинять тебе боль, но наверняка разобью твое сердце.
— Мне все равно. Ну пожалуйста, Дэш. Пожалуйста, люби меня, хотя бы сегодня!
Дэш долго гладил ее волосы. Затем руки скользнули вниз по ее голой спине к бедрам.
— Будь по-твоему, радость моя. Я буду любить тебя. Да простит меня Господь, но я не могу сдержаться!
Он поцеловал ее в лоб и щеки. Потом стал гладить, пока его же дыхание не стало тяжелым, после чего занялся ее ртом. Поцелуй был требовательным, и она потерялась в его восхитительной силе. Руки заскользили по ее бедрам, и она догадалась о его возбуждении по усилившемуся давлению на живот. Наклонив голову, он стал целовать ее юную грудь, лаская ртом соски до тех пор, пока она tie ослабела от желания.
— А я и не знала раньше, — выдохнула она.
— Я покажу тебе все, радость моя, — ответил он. Уложив ее на постель, он снял с нее колготки и трусики. Испугавшись, что может сделать что-то не так, она напряглась.
— Ты так прекрасна.
Расслабившись, она не сопротивлялась, когда он, разведя ей ноги, стал ласкать мягкую, упругую кожу бедер. Вскоре Хани почувствовала, что готова, и вверила ему всю себя без остатка. И когда он раздвинул ее, она тоже доверилась ему, не мешая его пальцам облегчить вход. И когда он, обнаженный, лег меж ее раскрытых бедер, она встретила его с горячим, бурно растущим наслаждением.
— Теперь полегче, радость моя, — хрипло проговорил он, продолжая гладить ее. — Не напрягайся.
Она и не напрягалась. Просто широко раскинула руки на кровати, полностью раскрывшись и доверившись ему. Он знал, где только коснуться, а где погладить. Он любил женщин дольше, чем она жила на свете, и понимал тайны ее тела лучше, чем она сама.
И когда он медленно овладел ею, она приняла его с удивлением и страстью, почти не чувствуя боли, ведь он так умело все подготовил. Он любил ее и ласкал, выказывая бесконечное терпение, хотя его собственное тело стало уже скользким и потным. Он вновь и вновь доводил ее до пика, не позволяя улететь.
И тогда она взмолилась, шепча между прерывистыми вздохами:
— Ну пожалуйста, я хочу…
— Спокойно, милая.
— Но должна же я…
— Еще нет. Молчи.
Он поцеловал ее, погладил и, подняв голову, стал наблюдать, как она молит об освобождении.
— Я сейчас… умру.
— Знаю, радость моя. Все знаю.
Глаза его затуманились нежностью, а она начала кричать.
Он улыбнулся и дал ей воспарить.
Потом Хани лежала в его объятиях, уткнувшись головой в плечо. Он лениво играл ее волосами, наматывая шелковистые пряди на свои большие коричневые пальцы, а она исследовала растительность на его груди и изучала старые шрамы, которые видела и раньше, но до сих пор не могла потрогать.
Он был тих.
А она — нет.
— Никогда не думала, Дэш, что все будет так удивительно. И нисколечко не больно, и так хотелось, чтобы это длилось вечность. Я беспокоилась… Ну, ты знаешь, когда почитаешь об этом в книжках, то потом вроде как ожидаешь слишком многого. Но после спрашиваешь себя, а так ли все это происходит на самом деле? — Она коснулась шрама около его соска. — А этот откуда?
— Не знаю. Может, из Монтаны. Я там работал на ранчо.
— Угу. Не могу представить ничего более чудесного, чем любовь. Я боялась, что буду… Ну, ты понимаешь, ведь у меня не было никакой практики, и я думала, что окажусь неумехой. — Наморщив лоб, она подняла голову. — Ведь я же не была неумехой, правда?
Он поцеловал кончик ее носа.
— Конечно же, не была.
Успокоенная, она опять легла и продолжала гладить его.
— Но я все равно многого не знаю и, если честно, не вижу причин, почему бы нам опять не заняться этим. Я же не устала, и у меня ничего не болит. В самом деле, совсем. Да и я бы хотела быть уверенной, что удовлетворила тебя, — ведь знаю, как это важно. И потом, я еще не делала многого… ну, ты знаешь, там оральный секс и прочее.
— О Господи, Хани.
Опершись на локоть, она посмотрела на него:
— Да, пока не делала.
Слабый румянец коснулся его скул.