— Франческа! — На мгновение показалась, что голос Николя задрожал. — Ты… ты говорила, что любишь меня. Я верил тебе…
На лбу Франчески появились морщинки недовольства. Она почувствовала себя виноватой, хотя ее едва ли можно было упрекнуть в том, что ее слова были неверно истолкованы. Держа на весу кисточку с лаком для ногтей, она приблизила подбородок к трубке.
— Я действительно люблю тебя, Ники. Как друга. Бог мой, ты такой милый и дорогой… — «…и занудный!» — подумала Франческа. — Как можно тебя не любить? Мы так чудесно вместе проводили время. Помнишь вечеринку у Глории Хаммерсмит, когда Тоби прыгнул в тот ужасный фонтан…
Она услышала на другом конце телефонного провода приглушенное восклицание:
— Франческа, как ты могла так поступить?
Она подула на свой ноготь.
— Как поступить?
— Появляться вместе с Дэвидом Грэйвсом. Ведь мы с тобой практически помолвлены!
— Дэвид Грэйвс тебя абсолютно не касается, — резко ответила Франческа. — Мы не помолвлены, и я буду разговаривать с тобой снова тогда, когда ты будешь способен вести себя более цивилизованно.
— Франческа!..
Трубка со стуком опустилась на рычаг телефонного аппарата. Николя Гвинвик не имеет никакого права ее допрашивать.
Не переставая дуть на ноготь, девушка подошла к шкафу. Они с Ники весело проводили время, но Франческа его не любит и решительно не имеет никаких намерений провести остаток своей жизни в качестве супруги пивовара, даже и богатого.
Как только лак на ногте высох, Франческа возобновила поиски того, в чем можно было бы пойти на прием к Сисси Кавендиш. Она все еще не нашла то, что хотела, когда в дверь постучали и в спальню вошла рыжеволосая женщина средних лет в скатанных на лодыжках эластичных чулках. Раскладывая принесенную ею стопку аккуратно сложенного дамского белья, женщина сказала:
— Я уйду на пару часов, если вы не возражаете, мисс Франческа.
Франческа держала вечернее платье от Ива Сен-Лорана из медового шифона, отделанное по краю коричневыми и белыми страусовыми перьями. Платье принадлежало Клоуи, но Франческа влюбилась в него с первого взгляда. Так что перед тем, как платье перекочевало в шкаф ее спальни, его пришлось укоротить и убрать в груди.
— Что ты думаешь о шифоне на завтрашний вечер, Хедда, — спросила она. — Слишком просто?
Хедда уложила оставшееся белье Франчески и закрыла дверцу шкафа.
— На вас все смотрится великолепно, мисс.
Франческа медленно повернулась перед зеркалом и наморщила носик. Сен-Лоран был слишком консервативен, во всяком случае, это не ее стиль. Бросив платье на пол, она переступила через ворох непонравившихся нарядов и снова начала рыться в своем шкафу. Ее бархатные бриджи подошли бы прекрасно, но к ним надо подобрать блузку!
— Вам еще что-нибудь нужно, мисс Франческа?
— Нет ничего, — рассеянно ответила девушка.
— Тогда я вернусь к чаю, — объявила домоправительница, направляясь к двери.
Франческа обернулась, чтобы спросить об ужине, и тогда в первый раз заметила, что домоправительница наклоняется вперед сильнее, чем обычно.
— Тебя снова беспокоит спина? Кажется, ты говорила мне, что тебе лучше?
— Было немного лучше, — ответила домоправительница, тяжело опустив руку на ручку двери. — Но последние несколько дней спина болит так, что я наклоняюсь с трудом, поэтому мне надо уйти на несколько часов. Я иду в больницу.
Франческа подумала, что было бы ужасно жить, как бедная Хедда, со скатанными на лодыжках чулками и спиной, которая болит при любом движении.
— Я сейчас возьму свои ключи, — в порыве жалости предложила она. — Я отвезу тебя к врачу Клоуи на Харли-стрит и скажу ему прислать счет.
— Не беспокойтесь, мисс. Я могу сходить в больницу.
Но Франческа и слушать не стала. Она не выносила зрелища страданий людей, и сама мысль о том, что бедная Хедда не получит наилучшего медицинского ухода, вызывала у нее протест. Приказав домоправительнице ждать в машине, девушка сменила шелковую блузку на кашемировый свитер, надела на запястье браслет из золота и слоновой кости, позвонила по телефону, надушила себя персиковым и абрикосовым ароматом «Фам» и вышла из комнаты. При этом у нее даже не возникла мысль о беспорядочно разбросанных одежде и аксессуарах, которые Хедде придется подбирать, наклоняясь, по возвращении из больницы.
Волосы развевались по плечам Франчески, когда она сбегала по лестнице, куртка с отделкой из лисьего меха и черепахового панциря раскачивалась на руке, мягкие кожаные ботиночки утопали в ковре. Пересекая холл, она прошла мимо подстриженных в форме двух шаров растений в горшках из майолики. В холл проникало мало солнечного света, поэтому растения никогда не цвели и их приходилось менять каждые шесть, недель — подобная экстравагантность не смущала ни Клоуи, ни Франческу. Зазвонили дверные колокольчики.
— Ну что там еще, — пробормотала Франческа, взглянув на свои часы. Если она не поторопится, ей никогда не успеть отвезти Хедду к доктору и переодеться на вечеринку к Сисси Кавендиш. Она нетерпеливо распахнула наружную дверь.
На пороге стоял полицейский констебль в форме, что-то уточняя в маленькой записной книжке.
— Мне нужна Франческа Дей, — сказал он, подняв голову и слегка покраснев под впечатлением ее неотразимой внешности.
Первое, что пришло в голову Франческе, были неоплаченные квитанции о штрафах за нарушение правил дорожного движения, валявшиеся на полке ее шкафа. Она одарила полицейского лучшей из своих улыбок:
— Это я! Я, должно быть, в чем-то провинилась?
Констебль обратился к ней официальным тоном:
— Мисс Дей, боюсь, у меня для вас плохие новости.
Только сейчас Франческа заметила, что он держит какой-то предмет. Когда она узнала сумочку из страусовой кожи, принадлежавшую Клоуи, ее охватило страшное предчувствие.
Полицейский отвел взгляд в сторону:
— Кажется, с вашей матерью произошел довольно серьезный несчастный случай…
Далли и Скит катили по Сорок девятому шоссе, направлялясь в сторону Хаттисберга, штат Миссисипи. Далли пару часов поспал на заднем сиденье, пока Скит вел машину, однако сейчас он вновь был за рулем, радуясь, что первый удар надо будет выполнить только в 8.48 утра и у него останется время погонять мячи перед матчем. Он ненавидел эти ночные переезды с финального круга одного турнира на отборочный следующего почти так же, как и все прочее. Он был убежден, что если бы этим жирным котам из Профессиональной ассоциации гольфа пришлось сделать хотя бы несколько ночных рейдов через границы трех штатов, они наверняка тотчас же изменили бы правила проведения соревнований.
На поле для гольфа Далли не волновало, как он одет — главное, чтобы на рубашке не было изображений животных и никакой предмет одежды не был розового цвета, — зато за пределами поля он был чрезвычайно разборчив в отношении своего туалета. Он отдавал предпочтение выцветшим, плотно сидящим ливайсам, спускающимся на каблуки кожаных ботинок ручной работы, и старой, изрядно застиранной майке, которую при желании можно сбросить и протереть ею капот своего «бьюика» «Ривьера» без риска поцарапать полировку. Несколько болельщиц прислали ему ковбойские шляпы, но он никогда не носил их, предпочитая кепки с узким козырьком. Он утверждал, что репутация стетсонов навсегда подорвана тем, что их носят слишком много пузатых страховых агентов в кримпленовых летних костюмах. Нельзя сказать, чтобы Далли имел что-то против кримплена, разве что это был кримплен не американского производства.