— Ну что, встряхнулась немного, Фрэнси?
У Франчески не было сил ответить. Все, на что ее хватало, — держаться за несравненную жизнь. Франческа держалась за него, пока Далли нес ее назад в комнату мотеля, не отходила от него, пока Далли объяснялся с ожидавшим их администратором, не отпускала его, когда Далли вытянул и повертел в руках ее сумочку из сваленных в кучу вещей.
Он отнес Франческу в другую комнату и наклонился, чтобы положить ее на кровать:
— Ты можешь спать здесь, пока…
— Нет! — На нее вновь накатила уже привычная волна паники.
Он старался убрать ее руки со своей шеи:
— Уймись, Френси, уже почти два часа ночи. Я должен поспать хоть пару часов.
— Нет, Далли! — вскричала она, глядя прямо в эти голубые ньюмановские глаза; сердце выскакивало у нее из груди. — Не покидай меня! Я знаю: если я отпущу тебя, ты уедешь. Я проснусь завтра, а тебя не будет, и я не буду знать, что мне делать!
— Я не уеду, пока не поговорю с тобой, — заверил он ее.
— Обещаешь?
Он стянул с нее промокшие туфли от Боттега Венета, которые каким-то чудом остались у нее на ногах, и бросил их на пол вместе с принесенной сухой футболкой.
— Да, обещаю.
Хотя он дал обещание, прозвучало оно неохотно, и у Франчески вырвался короткий невнятный возглас протеста, когда Далли пошел к двери:
— Далли!
Но он ушел.
Перед тем как скользнуть под одеяло, у Франчески откуда-то нашлись силы, чтобы стянуть мокрые брюки и нижнее белье, оставив их лежать кучей перед кроватью. Ее мокрая голова упала на подушку, глаза закрылись, но за мгновение до того, как заснуть, у нее мелькнула мысль, что лучше бы Далли оставил ее на дне бассейна.
Франческа спала глубоко и крепко, но утром ее будто толкнуло что-то, и она проснулась часа через четыре после того, как первые солнечные лучи пробились через тяжелые шторы. Сбросив одеяло, она соскочила с кровати и, голая, проковыляла к окну — болела каждая мышца. Душа ее успокоилась лишь после того, как Франческа отодвинула штору и выглянула наружу, в серый, с накрапывающим дождиком день. «Ривьера» была на месте.
Ее сердце забилось в нормальном ритме, и Франческа медленно направилась к зеркалу, инстинктивно делая то, что она делала каждое утро, сколько себя помнила, приветствуя свое отражение. Оно говорило ей, что за ночь мир не изменился и по-прежнему вращается по обычной орбите — вокруг ее красоты.
Из ее груди вырвался сдавленный крик отчаяния.
Выспись она лучше, потрясение было бы не столь сильным, но сейчас Франческа с трудом осознавала представшую перед глазами картину. Ее прекрасные волосы свисали спутанными космами, длинная царапина портила изящную линию шеи, тело было покрыто синяками, а ее нижнюю губу — ее идеальную нижнюю губу — раздуло в трубочку от пирожного.
В панике она схватила сумочку и устроила ревизию всего своего имущества: дорожная бутылочка геля для ванн от Рене Гарро зубная паста (от зубной щетки и следа не осталось), три тюбика губной помады, персиковые тени для век, бесполезная пачка противозачаточных таблеток, которые упаковала горничная Сисси. В сумочке оказались также два оттенка румян, портмоне из крокодиловой кожи и флакон дезодоранта «Фам». Это да выцветшая темно-синяя футболка, которую ей кинул Далли прошлой ночью, и небольшая кучка влажной одежды на полу составляло все ее достояние… все, что у нее осталось на свете!
Величина потерь не укладывалась в ее голове, и она побежала в душ, где отдала должное коричневой бутылке шампуня, предоставляемого мотелем. Затем с помощью оставшейся косметики Франческа попыталась привести себя в порядок. Натянув противные влажные джинсы и справившись с мокрыми босоножками, она спрыснулась «Фам» и надела футболку Далли.
Взглянув вниз, она с удивлением увидела, что слева на футболке большими белыми буквами написано слово AGGIES. Еще одна тайна, еще одна загадка — она чувствовала себя как пришелец на чужой планете. Почему у нее не было такого ощущения в Нью-Йорке? Не закрывая глаз, она видела, как спешит по Пятой авеню, обедает у Ла Каравелли, проходит через фойе у Пьера. Чем больше она думала об оставленном ею мире, тем более чужой ощущала себя там, где оказалась. Звякнул звонок.
Франческа быстро поправила прическу, не рискуя еще раз взглянуть в зеркало.
Далли стоял, прислонившись к дверному косяку, в мокрой от дождя ветровке и выцветших джинсах, протертых на одном колене до дыр. Концы его влажных волос вились.
Крашеный блондин, подумала она пренебрежительно, ненатуральный. И давно пора постричься. А также сменить гардероб.
Плечи его распирали швы свитера, а джинсы опозорили бы нищего в Калькутте.
Бесполезно! Как бы ясно Франческа ни видела его недостатки и как бы ей ни хотелось низвести его до стандартного уровня, он все равно оставался самым великолепным мужчиной из всех, кого она встречала.
Далли посмотрел на нее сверху вниз:
— Френси, еще прошлой ночью я делал буквально все, чтобы ты ясно поняла — я не желаю выслушивать твою историю.
Но коль ты рвешься рассказать ее, а мне не терпится от тебя избавиться, то давай сделаем это прямо сейчас.
С этими словами он вошел в ее комнату, опустился на стул с прямой спинкой и вытянул ноги, положив ботинки на край стола.
— Ты должна мне где-то около двухсот баксов.
— Двухсот…
— Ты тут неплохо порезвилась прошлой ночью. — Он отклонился назад, балансируя на задних ножках стула. — Телевизор, две лампы, несколько пробоин в картине Шитрока, рама пять на четыре. Все потянуло на пятьсот шестьдесят долларов, и то лишь потому, что я обещал управляющему разыграть с ним восемнадцать лунок в следующий раз, как буду здесь. У тебя в портмоне было чуть больше трехсот долларов — не хватило, чтобы заплатить за все это.
— Мое портмоне? — Она схватилась за застежки сумочки. — Ты лазил в мое портмоне? Как ты мог! Это же моя собственность. Ты никогда не должен…
Пока Франческа вытягивала портмоне из сумочки, ее ладони стали такими же холодными и влажными, как его мокрые джинсы. Она открыла портмоне и заглянула внутрь. Когда она наконец смогла говорить, голос ее превратился в шепот:
— Пусто… Ты взял все мои деньги!
— По таким счетам надо платить немедленно, если ты не Хочешь привлечь внимание местных копов.
Франческа осела на край кровати. Чувство потери настолько переполняло всю ее, что тело казалось одеревеневшим. Она достигла дна. Именно в этот момент. Прямо сейчас. Все пропало — косметика, одежда и, наконец, деньги. У нее не осталось ничего! Ее настигла катастрофа, которая приближалась со скоростью курьерского поезда после смерти Клоуи.
Далли постучал рукой по столу.
— Френси, я не могу тебе помочь, но, похоже, в этой твоей сумочке нет ни кредитной карточки, ни билета на самолет. Ну а теперь я хочу, чтобы ты быстренько сказала мне, что твой билет в Лондон хранится у какого-нибудь мистера «Вукак-его-там», и что этот самый мистер заперт в одной из двадцатипятицентовых камер хранения в аэропорту.