В общежитии шумно отмечали окончание сессии, Тенишев долго не мог уснуть, пытаясь представить, какой увидит его деревню Даня. Он увидел сон – какие-то игрушечные домики, похожие на детские кубики, которые он пытался переставить, поменять местами.
И на всю жизнь, сколько бы ни вспоминал Тенишев то лето, его начало запомнилось ярким солнечным светом, отраженным в окнах стоящих на перроне автобусов, промытым ночным дождем асфальтом и странным новым чувством, которое возникает, когда пытаешься увидеть себя со стороны.
Даня забыл дома часы, отец, который его провожал, отдал ему свои, а Тенишев шутил:
– Они ему не понадобятся там, будем определять время по солнцу, по петухам.
Отец улыбался, говорил:
– Да-да, только не давайте там ему спать до обеда.
Автобус тронулся, и через минуту уже трепетали на окнах занавески, поворачивались сонные дома вдоль улиц. Чувство, с которым Тенишев всегда ехал домой, привычно всколыхнулось в нем, но впервые за многие годы он вдруг понял, что заметил это.
Он посмотрел на Даню, глаза их встретились. Даня сделал гримасу: «Ну, видишь? Так-то». Тенишев улыбнулся, закрыл глаза и откинулся на мягкую спинку сиденья. Чувство движения, дороги потихоньку захватывало его, как начинающийся сон с падающими в калейдоскопе обрывками фраз, лицами, вспыхивающим светом. Через закрытые глаза угадывалось солнце, висевшее неподвижно за мелькающими деревьями.
Первая, через час, остановка. Тенишев толкнул локтем Даню:
– Меняем лошадей. Можно выйти на пять минут.
Они вышли только вдвоем, остальные пассажиры остались сидеть с закрытыми глазами, сохраняя в себе сладость сморившей их дремы. Странная станция: ни одного дома вокруг одинокой будки, и деревни не видно, только дорога тянется куда-то через поле. Тенишев привычно подумал – не в первый раз он останавливался здесь: зачем нужна эта станция посреди дороги, не в деревне? И улыбнулся – действительно, привык уже к этому чужому, непонятному смыслу, который не хотелось разгадывать. Да и пяти минут не хватало: автобус всегда так быстро брал с места, словно извинялся за глупую и не нужную никому остановку.
Даня не успел покурить. Поискав глазами урну, бросил сигарету под колесо, идя за Тенишевым по проходу в автобусе, спросил:
– А зачем останавливались?
Усаживаясь, Тенишев развел руками:
– А вот чтобы ты спросил. Русское слово «зачем» – самое умное слово. И ответ всегда один: а ни за чем. Сказал же тебе, лошадей меняли.
– И все такие остановки дальше будут?
– Да нет, потом девушки в национальных костюмах будут стоять с хлебом-солью.
Даня достал книгу, но держал ее не открывая, смотрел в окно. Тенишев покосился на серый томик, понял, что это Достоевский. Ничего себе, чтение для дороги, подумал он. Сел поудобней, закрыл глаза.
Летними темными ночами воздух наливался духотой, и сильно пахли увядшие веники, развешанные по стенам предбанника, и казалось, что пламя свечки становится меньше. Тенишев с Даней сидели за неоструганным столом и уже давно молчали. Тенишев, сразу уступив Дане свою комнату в доме, перебрался жить в предбанник, и Даня перед сном, побродив в темноте по улице, стучался к нему поговорить, выпить иногда из припасенной еще днем бутылки.
– У тебя по-настоящему уютно, – всегда говорил он.
– Если хочешь, поменяемся, живи здесь.
– Да нет, я все же буду бояться, да и сыро здесь под утро.
Тенишев улыбнулся: какая сырость при такой духоте?
Он распахнул дверь, но свежести это не прибавило.
Сверху прокатился плавный далекий гром, и слышно было, как застучали по земле крупные, тяжелые капли дождя. А воздух переплывал в дверь, словно хотел спрятаться здесь, в сухом месте, как живое существо. Они переглянулись, глаза у Дани восторженно блестели.
– Ну что, я же говорил тебе, – сказал Тенишев, хотя не помнил, чтобы обещал этот дождь.
Они слушали, как нарастает шум капель. Вдруг Тенишев вспомнил, что сегодня складывали в копну сено и надо сейчас накрыть его приготовленным заранее куском брезента. В доме уже стукнула дверь.
– Пошли, пошли, поможем, – заторопился Тенишев.
Он видел, что Даня не понимает, куда надо идти, и не хочет сдвинуться с места.
– Ну ладно, я быстро, побудь здесь, – и Тенишев, на ходу натягивая куртку, выскочил в темноту.
На огороде, у копны, мелькал свет фонарика – отец был уже там. Тенишев выхватил у него край брезента. Подняв его над головой, они обходили копну с разных сторон, но налетел ветер, и грубая ткань вырвалась из рук. Отец негромко выругался. Кто-то толкнул в темноте Тенишева, он понял, что это прибежал и Даня.
– Держи крепче и поднимай повыше, – крикнул ему Тенишев.
Уже втроем они быстро и легко натянули брезент.
Отец нащупывал на земле кирпичи, обкладывая нижние края брезента, чтобы ветер не стянул его с копны. Дождь пошел еще сильнее. И как-то жалко было, что быстро все завершилось, даже уходить не хотелось.
– Бегите в дом, а то промокнете.
Отец легонько подтолкнул Тенишева, и они пошли не спеша, оглядываясь назад. Отец еще высвечивал копну фонариком, проверяя, надежно ли укрыли.
Постояли под навесом, ожидая отца.
– Вот, событие, – проговорил Даня.
– Почему бы и нет, – ответил Тенишев.
Он был раздражен, что не успевает из-за Даниного присутствия порадоваться этому дождю, и странным образом, одним лишь произнесенным Даней словом, возвращается внутрь себя, как в скорлупу, которая, как казалось несколько минут назад, развалилась вместе с прогремевшим громом и первыми каплями дождя.
Уже несколько вечеров, из-за духоты, накапливалось само бессмысленное время, и смысл любого сказанного слова становился нелепым.
Варюсь здесь в собственном соку, часто думал Тенишев.
Наверное, и у Дани было такое же состояние.
Подошел отец, в темноте отряхнул мокрую накидку.
– А, вы здесь, радуетесь дождику. Хоть воздух немного освежится к завтрашнему.
– Пап, а что, может, по стаканчику снотворного? – предложил Тенишев.
– Да поздно уже.
– А мы у меня, в предбаннике.
– Ну давай, только вы не увлекайтесь.
Это было красное вино. Выпили понемногу, закусили белым хлебом и ожидали, что еще скажет отец.
– В Германии, когда я молодой был, каждый вечер по несколько стаканов пил. До сих пор вкус помню. Только то вино было белым. – Отец глянул на Тенишева. – Ну что, отдыхать давайте, под дождь хорошо спится.
Отец с Даней ушли в дом. Тенишев слушал, как растворяются в шуме дождя их шаги, и думал, что этот вечер будет вспоминаться в будущей жизни.