– Не надо, детка. Не плачь. Давай поспим – утро вечера, сама знаешь… И не бойся – я обещал, что никогда не причиню тебе вреда, значит, так и будет.
Коваль почему-то вдруг совершенно расслабилась, словно поняла: она не сможет изменить ничего, и если вдруг Георгий захочет нарушить свое слово, то помешать она ему не сумеет.
– Д-да, пойдем, – пробормотала она, однако пистолет не вернула. Да он и не просил.
В тот момент, когда она заплакала, Георгий отчетливо понял – он никогда не сможет поднять руку на эту женщину, что бы она при этом ни попыталась сделать с ним. Ему приходилось убивать, защищая клиента, и однажды пришлось даже застрелить женщину, и вот это оказалось самым трудным за всю карьеру. Эта женщина потом долго являлась ему ночами, стояла перед глазами, как живая. Мужчины – нет, не приходили, а та коротко стриженная светловолосая коренастая деваха мучила почти полгода. Только курс психоразгрузки помог ему справиться и не сойти с ума. О том же, чтобы поднять руку на Мэриэнн, он не мог даже помыслить. Наверное, это действительно трудно – убить человека, с которым делил постель, запах чьего тела преследует тебя и щекочет ноздри, чьи волосы помнишь на ощупь, а дыхание различаешь даже издалека. Он бы не смог…
Коваль не могла уснуть. Нет, она не боялась, что Георгий придушит ее, сонную – почему-то интуитивно чувствовала: не сможет. Она всегда ощущала угрозу, исходившую от противника, а с Георгием такого ощущение не было. Напротив – ей было спокойно в его руках, и головная боль стала чуть тише, вот только сон никак не шел. «Что же мне делать теперь? – билось в ее мозгу. – Мне нужно уберечь его от Беса и от тех, кто за ним охотится, потому что не может быть, чтобы такие люди так вот запросто отказались от мысли найти завещание Гришки. А оно явно у Жоры, хоть он и промолчал. А этому преемнику Кадета только бумага и нужна, потом он спокойно уберет Ветку с Алешкой, а затем, дав возможность Гришкиному байстрюку вступить в права наследования, быстренько приберет и его тоже, предварительно заставив отписать все на свое имя. Старо, как мир! И я теперь волей-неволей вынуждена снова спасать шкуру Беса, хотя мне этого совершенно не хочется, и – более того – я еще и помогла бы теперь кадетовским ребятам при возможности. Черт! Ну, говорил же мне Женька – не влезай, а то выйдет «ой бля, что ж теперь делать»… Проницательный, гад… И он – тоже проблема. Как я буду теперь выпутываться? О-о-о! Ну, почему я такая?!»
…Уснуть ей удалось только под утро.
Не спал в эту ночь и Хохол, ворочаясь в огромной пустой кровати их дома в маленькой кипрской деревушке. Тревожные мысли роились в голове, раздирая Женькину душу в клочья. И дело было вовсе не в том, что он четко чувствовал – Коваль завела кого-то там, в России. Нет. Хохла охватило предчувствие надвигающейся беды, и он готов был головой об стенку удариться от собственного бессилия. Новый паспорт ему привезут на днях, к счастью, старые связи все еще были крепкими, но вот успеет ли он? Марина не звонила, телефон ее молчал, и только появление Ветки с пацаненком пролило хоть какой-то свет на всю эту историю. Женька не был особенно рад ее приезду, но, увидев в порту ее белое, какое-то бескровное лицо и опрокинутые, испуганные глаза, а потом и взяв на руки Алешу, немного оттаял. Вечер они провели вдвоем на террасе, Ветка пила местную водку и рассказывала, а он, изредка закидывая в рот оливку, слушал и только сильнее хмурился. Ветка не подтвердила его подозрений по поводу любовника, зато сказала много другого, из чего Хохол сделал вывод, что совершенно не ошибся в предчувствии и ему нужно как можно скорее оказаться там, в России, рядом с женой.
– Я тоже думаю: тебе надо ехать к ней, Женя, – взяв его за руку, неожиданно проговорила ведьма абсолютно трезвым голосом, хотя пару минут назад казалась совершенно пьяной.
Хохол вздрогнул:
– Ты… опять?!
– Нет, что ты, Женечка… я просто понимаю, о чем ты думаешь сейчас. И ты ей нужен. Потому что только ты можешь – понимаешь? Она на самом деле любит тебя, хоть часто делает и говорит наоборот. Но ты просто поверь мне…
Хохол был бы рад верить словам ведьмы, потому что это были именно те слова, которые ему очень хотелось слышать от Марины. Но что-то внутри мешало. Боясь, что Ветка сможет прочитать его мысли, он поднялся и пробормотал:
– Пойду гляну, чего там тестярик мой поделывает, а то на сердце вроде жаловался.
Он на самом деле пошел в комнату Виктора Ивановича, но тот уже спал, утомленный перелетом. Тогда Женька двинулся в детскую, где спал Грегори, и застал того за чтением.
– Ну, что ты как ребенок? – укоризненно покачал головой Женька, обнаружив, что сын читает под одеялом с фонариком. – Я ж не запрещаю, читай нормально, со светильником, и глаза не порти.
– Ты не понимаешь. – засмеялся мальчик, нажимая на кнопку фонаря. – Так намного интереснее. Я же приключения читаю, а когда в темноте и с фонарем – делается совсем жутко, и как будто сам участвуешь.
– Зрение испортишь, мама будет недовольна.
– Пап, – вдруг позвал Грегори и похлопал рукой по кровати, приглашая Женьку сесть. Тот подчинился, и мальчик продолжил: – Пап, а мама когда приедет? Скоро?
– Обещала скоро. Но там как пойдет, ты ведь понимаешь, – со вздохом ответил Хохол, стараясь увернуться от настойчивого и требовательного взгляда сына.
– А она точно к врачу поехала? Или вы мне снова сказку какую-то рассказали?
– Ну, что ты. Конечно, к врачу.
– Будто в Англии врачей нет!
– Так она же в Лондон поехала – как нет врачей в Англии-то? – слегка растерялся Хохол.
– Да? Тогда где она тетю Вету видела? – не отступал Грегори.
– А ты с чего это решил, будто они виделись?
– Папа, может, хватит? – как-то устало и совсем по-взрослому попросил Грегори. – Я уже не маленький, а тетя Вета тебе рассказывала про то, как мама ее провожала в аэропорт.
– И что же – она ее в Лондоне не могла провожать?
На лице мальчика вдруг появилось выражение, которое частенько бывало у его матери, когда та злилась.
– Не считай меня дураком! – крикнул он, сжав кулаки. – Из России на Кипр через Лондон не летают! И мне Алешка билеты показывал, там написано «Москва, Домодедово»!
– Во-первых, не кричи на меня, – стараясь держать себя в руках, попросил Женька. – Во-вторых, ты опять подслушивал, и маме это не понравится. В-третьих, если мама сказала, что приедет, то она приедет, и ты должен это знать.
Грегори вдруг кинулся лицом в подушки и заплакал навзрыд. У Хохла сжалось сердце от вида детских плечиков, вздрагивавших от рыданий, и от этого недетского горя, которое сейчас заполнило сердце сына. Женька положил ладонь на его спину и попросил:
– Егор, сынок, посмотри на меня.
Мальчик отрицательно помотал головой.
– Ты поплачь, если тебе станет лучше, – поглаживая его по плечам, говорил Женька. – Иногда нужно поплакать, нельзя всегда все держать в себе. Мужчины тоже плачут, сынок. И от этого не делаются слабее. Уметь плакать – это поступок. Не надо этого стыдиться.