«Я совсем его не знаю, – лихорадочно мелькнуло в голове. – Он и таким может быть, и ничего с этим не поделаешь…»
Он набросил на нее куртку, но Женя сердито тряхнула плечами, и куртка осталась у него в руках.
Все произошло так неожиданно и оказалось так страшно своей неотменимостью! Они оба не знали, что теперь делать. Больше невозможно было обходить разговор о будущем, но и говорить об этом они не могли…
Когда Женя вернулась в избушку, Юра сразу поднялся и, прикрыв дверцу печки, вышел. Час прошел, два – его не было. Она задула огонек в керосиновой лампе, легла на свой топчан и, затаив дыхание, прислушивалась к каждому шороху снаружи. И думала: он ведь ходит совсем бесшумно, все равно не расслышать…
Конечно, она не спала, когда наконец скрипнула дверь, но не обернулась, притворилась спящей. Наверное, Юра сидел у воды: свежий морской запах ворвался в избушку, словно нарушил гнетущую тишину. И Жене показалось, что сейчас все изменится: Юра сядет рядом на топчан, погладит по голове, и тогда она обернется, а он вставит пальцы в колечки волос у нее на лбу, как все время делал, смеясь, когда Женина голова лежала у него на плече…
Но он прошел к другому топчану, снял сапоги, лег.
Женя не знала, спит ли он. Ей казалось, что сама она заснуть не сможет. Она сглатывала слезы, ладонь держала у рта, чтобы не всхлипнуть, и чувствовала, что безысходная, как горе, тьма захлестывает ее, обволакивает, уволакивает…
Женя села на топчане и вздрогнула, прислушиваясь.
Всю ночь она спала рваным, тревожным и потому чутким сном. Она то проваливалась в какую-то черную мглу, то вырывалась оттуда. И вдруг, вырвавшись в очередной раз, услышала какие-то тяжелые шорохи прямо рядом с собою.
Она не поняла, что это такое, но так испугалась, что села на топчане, растерянно оглядываясь. Шорохи слышались из-за бревенчатой стены. Кто-то ходил рядом с домом, глухо ударяясь о бревна.
До сих пор Жене так хорошо было в их ненарушимом туманном одиночестве! И она как-то не осознавала: они ведь затеряны в бескрайнем лесу, через который, как Юра сказал, даже летом сюда и на вездеходе не добраться. И случись что-нибудь – некого звать. Просто нет кругом никого, и они совершенно беззащитны перед этим лесом, как недавно были беззащитны перед ледяным морем…
Женя всмотрелась в противоположный угол избушки. Юра лежал на спине, подложив руки под голову, лица его не было видно в темноте.
– Юра… – тихо позвала она, стараясь унять свою дрожь. – Юра, проснись… Там кто-то ходит, ты слышишь?
Ей было страшно, хотелось вскочить, броситься к нему. Но она помнила его жесткий голос и взгляд – и не могла…
Он мгновенно сел на топчане – кажется, еще даже не проснувшись, но уже расслышав эти шорохи за стеной. Да их и невозможно было не расслышать, так неожиданно и зловеще звучали они в ночной тишине.
Юра бесшумно поднялся и, не говоря ни слова, подошел к Жениному топчану, сел рядом с нею.
– Ты не бойся только, – обняв ее за плечи, прошептал он ей в самое ухо. – Не бойся, Женечка, милая, ничего страшного. Это, скорее всего, медведь, но он сюда не войдет.
– Как медведь?! – ахнула она. – Но ты же говорил…
Юра быстро зажал ей рот ладонью и снова прошептал, наклонившись:
– Женечка, ты только не говори громко. Он побродит немного и сейчас же уйдет.
Говоря все это, он крепче обнимал Женю за плечи одной рукой, а в другой уже держал ракетницу.
– Но что же мы будем с ним делать, Юра? – испуганно прошептала она.
– С ним? – улыбнулся он. – А что бы ты хотела с ним делать?
– Ох, Юрка! – Женя невольно улыбнулась. – Ну почему ты врал? Говорил же, что здесь медведей не бывает! Так я и знала…
– Ну, значит, летают крокодилы, раз товарищ лейтенант сказал. – Он улыбался этому старому анекдоту и смотрел на Женю так, как будто ее лицо было гораздо важнее жутких звуков за стеной. – Тильки нызэнько-нызэнько…
Она уже и сама понимала, что это, конечно, медведь. Слышно было даже тяжелое звериное дыхание и негромкое, но, как ей казалось, раздраженное рычание…
– Юрочка, – стыдясь себя, всхлипнула Женя, – я боюсь… Ты же не выйдешь к нему?
– Да что я, Илья Муромец? – Юра снова погладил ее по голове, как маленькую. – Куда я от тебя денусь? Будем здесь сидеть и ждать.
Он не успел договорить, как дверь дрогнула, затряслась – наверное, медведь наконец добрался до нее и теперь дергал ржавую ручку. Счастье, что снаружи дверь открывалась на себя, иначе он мог просто выдавить ее…
Юра огляделся, и Женя поняла, что он ищет. Но, как назло, в избушке не было ничего, чем можно было бы забаррикадировать вход. Даже стол был не стол, а просто прибитые к стене тонкие бревна.
Дверь дергалась, раздраженное рычанье становилось все громче, и Женя чувствовала, что больше не может сдерживать дрожь.
– Женечка, он точно не откроет, – быстро шепнул Юра. – Посмотри, какой крюк, его не вырвать! Но если все-таки откроет, то я дам ему войти, чтобы он выход нам не перекрыл, а потом выстрелю. И мы успеем выскочить, его здесь захлопнем… Ты поняла, что надо делать?
– Но мы же вместе выскочим, да, Юра? – уже со слезами спросила Женя. – Вместе же?
– Тебе на меня оглядываться не надо, я сам сориентируюсь, – ответил он по-прежнему шепотом. – Ты, главное, сразу в дверь, как только выстрел услышишь. Но этого ничего не будет, – повторил Юра.
Он говорил спокойно, но Женя видела привыкшими к темноте глазами, что лицо у него напряженное. Хотя, как она уже поняла, трудно было что-то понять по Юриному лицу, если он этого не хотел…
И тут, как будто подчиняясь его словам, медведь перестал дергать ручку. Он постоял еще немного у двери, рыкнул, ткнулся в нее и снова побрел вдоль стены. Словно в страшном сне Женя увидела, как потемнело тусклое окошко, заслоненное огромным медвежьим телом…
– В окошко он все равно не влезет, – словно угадав ее мысли, шепнул Юра. – Сейчас уйдет, еще немного потерпи.
Прижавшись к нему, вцепившись в его плечи, Женя слушала, как удаляются, затихают шаги, дыхание, рычание…
– Фу-у… – вздохнул Юра и весело сказал: – Я же говорил, что здесь медведей не бывает! Слышишь – нету же?
И тут Женя наконец дала себе волю – и сразу затряслась, как в лихорадке. Зубы ее выстукивали дробь, руки дрожали, она цеплялась за Юрин свитер, как одуревшая обезьянка. Все как-то слилось для нее: и то, что он сказал ей вечером, и эта жуткая рваная ночь, и звериное дыхание на расстоянии вытянутой руки…
Наверное, Юра почувствовал, что шутки больше не помогут. Он притянул Женю за руки, посадил к себе на колени.
– Все, все, родная моя, – тихо говорил он, покачивая ее на руках, как маленькую. – Кончилось все, моя хорошая, ничего страшного…