Георгий чувствовал, как его все сильнее охватывает досада. Он хорошо знал это состояние: когда, думая о чем-то, для тебя серьезном и важном, ляпнешь что-нибудь мимолетное, только чтобы что-то сказать, – и вдруг оказывается, что тебе уже возражают и ты должен что-то объяснять, о чем-то спорить… Сейчас получалось именно так: он вынужден был говорить про какие-то дурацкие банки для сметаны. И с кем, и когда!
– Да у нас, наоборот, только и делают, что думают в масштабах страны, – злясь на себя, сказал он. – Тем более масштабы располагают. Просто про человека, без масштабов, последние лет восемьдесят вообще никто не думал, да и раньше, я подозреваю, не сильно-то напрягались. Да я, может, за эту красивую упаковку по гроб жизни тому благодарен, кто ее сделал! Конечно, он просто деньги хотел заработать, ну так ведь на том, что человеком меня считает!
– Я понимаю твои аргументы, но все-таки… – проговорила Ули.
Голос у нее стал такой растерянный и несчастный, что Георгий тут же напрочь забыл обо всем, что говорил секунду назад. Да плевать ему было и на красивую упаковку, и на масштабы страны – все это не стоило ее растерянности, даже мимолетной ее печали!
– Ули, не сердись! – Он порывисто поднялся из кресла. – Это все неважно, я совсем не то… Я совсем не то хотел тебе сказать, я… – Он почувствовал, что ему не хватает воздуха.
Она сидела на диване и, опустив глаза, крутила ярко-красную деревянную пуговицу, пришитую к чехлу. Их разделял только низкий стеклянный столик, уставленный посудой. Георгий наклонился, взял столик обеими руками за края и одним движением отставил в сторону. Звякнули бокалы, заколебалось пламя недогоревших свечей… Он шагнул к Ули, медленно, не отводя глаз от ее лица, опустился на колени и обнял ее за плечи. Плечи вздрогнули, потом замерли, словно прислушиваясь к его рукам. Потом она тихо выговорила:
– Я знала, что так будет, Георг. Ты тоже знал?
– Я очень этого хотел, – шепотом ответил он, прикасаясь губами к ее виску. – Я тебя люблю, так почему должно быть иначе?
– Но у меня…
Она уже не смотрела на красную пуговицу, а заглядывала ему в глаза, и в ее глазах стояло при этом что-то непонятное: недоумение и какая-то странная просьба, почти мольба.
– Что – у тебя? – спросил он и тут же забыл свой вопрос, потому что наконец поцеловал ее, и сердце у него затрепетало так, словно превратилось в бабочку над свечой.
– Ах, ничего! – шепнула она, когда он на мгновение оторвался от ее губ. – Ничего, Георг! Это ерунда, да?
– Да, да!..
Он целовал ее снова и снова, и бабочка вместо сердца все трепетала, все стремилась еще ближе к обжигающему огоньку.
– Мы пойдем в спальную? – задыхаясь, проговорила Ули.
Он не помнил себя, когда медленно, словно во сне, раздевал ее рядом с широкой кроватью в спальне, где всего час назад оставил ее чемодан. Всего час или целый час? Этого он не понимал, потому что время смешалось для него. Да все смешалось сейчас в его сознании, и ясными были только Улины глаза, и он чувствовал только, как светлые лучи, продлеваясь, касаются всего его тела так же, как сам он касается ее тела. Даже сейчас, когда он уже совсем раздел ее и наконец ощутил прикосновение к своей груди не глаз ее только, а рук, груди, губ, – даже сейчас он не чувствовал того сжигающего желания, которое можно удовлетворить, насытить. Он словно бы не хотел ее – точнее, он хотел ее как-то непонятно, вот именно неутолимо.
Но невозможно же было бесконечно стоять рядом с обнаженной женщиной и, опустив руки, чувствовать, как она целует его плечи и грудь! Георгий обнял Ули, взял на руки, не ощутив тяжести, и положил на кровать поверх покрывала.
– Георг, – вдруг шепнула она, когда он лег рядом, – но я совсем не ожидала, что это будет сейчас. У меня нет ничего, чтобы предохраняться. – У меня тоже нету. – Он не удивился ее словам. Кажется, он не удивился бы сейчас ничему, настолько странным, нереальным казалось ему все происходящее. – Но ты не бойся, я как-нибудь… Улинька, ну не в аптеку же теперь бежать!
– Нет-нет, не в аптеку, я просто… Извини, Георг, я совсем потерялась, – сказала она все тем же несчастным и растерянным тоном. – Ведь я могу потом принять таблетку, а к тому же… Я опять говорю ерунда, да? – Я тебя люблю, – повторил он. – Для меня все ерунда, если тебя нет, я жить без тебя не могу…
И больше уже ничего они не говорили.
– Мне было очень хорошо с тобой, Георг. – Ули приподняла голову от его плеча и, опершись о локоть, заглянула ему в глаза. – Может быть, не надо говорить, но ты знаешь, я слышала от многих моих подруг, которые здесь давно, что русские мужчины совсем не думают про партнершу во время секса. И поэтому я не очень надеялась, что мне будет хорошо с тобой. Я не могу быть с мужчиной, который думает только про свое удовольствие, у меня тогда удовольствие не получается.
Она говорила ясно и внятно – так, как можно говорить только на чужом языке, который отлично знаешь. Георгий понимал это, и все-таки ему становилось как-то не по себе от этой внятности ее слов.
– Ну и хорошо, раз так. – Он поцеловал ее, и она с готовностью ответила на его поцелуй. – Только я вообще-то ни о чем не думал.
– Я догадалась. – Она тоже улыбнулась, и ее глаза засияли так счастливо, что неважны стали любые слова и даже интонации. – Ты очень… как это называется… самозабвенный, да!
– Ах ты, догадливая какая! – Он быстро перевернулся на спину, потянув ее за собой, и Ули, смеясь, оказалась у него на животе. – Жалко, Улинька, что я в языках полный дуб. Я бы тебе на твоем языке все лучше сказал, а на чужом ведь все по-другому звучит, и ты, наверное, не так все понимаешь, как я хочу сказать…
– Нет-нет, я все понимаю так. – Она покачала головой и снова поцеловала его, теперь уже не в губы, а в подбородок. – Ты думаешь, я глупая иностранка, да? Это из-за языкового барьера, Георг! Я не такая глупая, честное слово. А к тому же я все-таки старше, чем ты.
– Да? – удивился он. – Сколько же мне лет, по-твоему?
– Наверное, еще нет двадцать пять, – улыбнулась Ули. – А мне уже есть тридцать.
– Ничего себе! – Георгий даже приподнялся на локтях, и Ули ткнулась лбом в его подбородок. – То есть это, конечно, неважно, извини…
– Но почему – извини? – засмеялась она, потирая лоб. – Это еще не так много, и вообще, по-моему, глупо скрывать свой возраст.
– По-моему, тоже, – кивнул он, – но женщины иначе к этому относятся.
– Ваши женщины относятся иначе. – Ули покачала головой и сползла с его живота, легла рядом. – Ваши женщины вообще ведут себя с мужчинами так, как будто они дурочки. Или как будто считают, что мужчины дурачки. Постоянно кокетничают, даже с коллегами в офисе. Это выглядит очень смешно, очень! – Она порывисто села. – Так давно никто себя не ведет во всем мире. Если бы я стала своему коллеге в офисе… как это… – строить глазки, да! – то он бы подумал, что я идиотка или что я заболела.