«Здесь, наверное, и сто лет назад так же было, – думал Георгий. – Ну, почти так же. Может, слышно было, как Скрябин на рояле играл. Дом-то его напротив… О чем думаю, зачем!»

Конечно, это и раздражало в нем Ули, да и самого его это временами сердило – вот эта готовность думать об отвлеченных вещах именно в те моменты, когда надо было бы подумать о вещах внятных и практических. Хотя, нет, его-то это не раздражало нисколько, нечего было кривить душой перед самим собою.

За те два года, которые он занимался маклерской, то есть более чем практической деятельностью, Георгий успел узнать цену практическим вещам. Он понял их место в жизни – ну, может быть, не во всякой жизни… Но что за дело ему было до всякой жизни, если он понял их место в своей душе?

«Правду, наверное, Вадим говорил – в смысле, что я не маклером родился, – думал Георгий. – А кем тогда? Оператором? Да уж! Два года прожил – только метраж-херняж каждый день, и ничего, не застрелился же, не повесился. Так фиг ли тогда про призвание рассусоливать?»

Он думал все это вполне искренне, хотя и понимал, что его отношение к маклерской работе сильно отличается, например, от отношения к ней Федьки Казенава.

Георгий был благодарен Федору, как мало кому он был в своей жизни благодарен. Ясно же, что, если бы не Казенав, он никогда не нашел бы для себя такой работы, какая была у него теперь. В этой работе Георгий был сообразителен, настойчив, когда нужно, резок и, когда нужно, уступчив, но он прекрасно понимал: на ту дорожку, которая вела к маклерской деятельности, сам он не вышел бы никогда. Федька словно за руку его на нее привел, и какая теперь разница, о чем он думает, валяясь с книжкой на диване в свободное от основной работы время, – о том, как уломать занудную старуху Долгокуеву согласиться на однокомнатную в Бибирево, или о том, отчего возникает невидимая линия между реальностью и вымыслом? Он просто видел ее, эту линию, играющую, как свет в контражуре, как сияющий абрис Зининого лица на давней фотографии…

«Опять! – сердито подумал он. – Опять херня всякая в голову лезет! Конечно, как Ули не сердиться… Что это Федька не звонит? Неделю назад ведь Молоток обещал расплатиться, неужели кинул? Да ну, Федота не кинешь!»

Они с Казенавом два с лишним месяца занимались расселением большой коммуналки в Кривоколенном переулке. Федька нашел клиента сам, но попросил Георгия поработать на этот раз на пару и на равных долях.

– Срочно надо сделать, Рыжий, – объяснил он. – Так срочно, что просто караул. Одному мне с такой хатой полгода мудохаться пришлось бы, да и с вариантами у меня сейчас голяк, а браток прям влюбился в нее. Ей-богу, с первого взгляда, как в бабу. Ночью звонит, спрашивает, когда вселяться можно будет, любые деньги обещает за срочность. Ну, бухой звонит, правда, у трезвого любые бабки на хапок не возьмешь. Но вообще-то у них, у бандюков, душа широкая – в том смысле, чтоб себя, любимого, порадовать. И понты гнуть они любят, так что мы внакладе по-любому не останемся. Только ты уж не жмись, Жорик, выложи вариантики, а? Восемь семей расселить, это ж тебе не хрен собачий. Эх, Рыжий! – Казенав даже жмурился, словно предвкушая будущую их прекрасную жизнь. – Как заведем мы с тобой когда-нибудь настоящую риелторскую контору, да как найдем инвесторов нормальных, забугорных, да как отгрохаем доходный домик где-нибудь на Патриках, да начнем в нем квартирки продавать – вот когда мы с тобой по-настоящему приподнимемся-то! Чего ржешь? – обижался он. – Я, по-твоему, барышня в розовых очках, жизни не знаю? Вот увидишь, лет через пять все у нас будет. Дом построим в стиле модерн, типа как этот, скрябинский в Николопесковском, назовем «Патриарх» и по всей Москве рекламные щиты развесим – мол, покупайте хаты, живите богато.

В эти головокружительные перспективы Георгий не верил или, точнее говоря, ни о чем подобном не мечтал. Но квартира в Кривоколенном, которую они с Федькой после почти трех месяцев упорного труда – не зря Ули обижалась на вечно занятый телефон! – все-таки расселили, должна была принести тысяч пятьдесят чистой прибыли. Им просто фантастически повезло с этой коммуналкой: несмотря на устрашающее количество проживавшего в ней народу, там совсем не было проблемных ситуаций – ничейных помещений, которые надо было бы к кому-то присоединять, скандалов в опекунском совете, судов и прочих дел, из-за которых расселение могло бы затянуться. А если Федька и в самом деле раскрутит Молотка на повышенный тариф за срочность…

Но об этом Георгий сейчас не думал. Несмотря на взведенные ссорой нервы, мысли у него уже замедлялись, путались – он засыпал.

Глава 14

Конечно, они ссорились и раньше или, может быть, не ссорились, а просто спорили, но вот так – никогда. Никогда Ули не уезжала с таким холодновато-сердитым лицом, никогда не просила не провожать ее… И Георгий никогда не чувствовал в душе такой горечи, когда за нею закрывалась дверь.

А теперь он бродил по квартире как неприкаянный и вздрагивал от телефонных звонков – думал, что она, может быть, позвонит из аэропорта и скажет ему что-нибудь тем веселым и доверчивым тоном, от которого у него сжималось сердце.

Но через включенный автоответчик слышны были только чужие корректные голоса, что-то сообщавшие по-немецки фрау Баумгартен, и Георгий не брал трубку.

Когда зазвонил его сотовый, он чуть не опрокинул стул, торопясь ответить. Конечно, она позвонила бы ему, а не автоответчику, стоило ли зря прислушиваться!

– Жо-ори-ик? – услышал он и по тягучим интонациям дешевого бандитского понта сразу понял, что звонит Сема Молоток, их с Федькой удачный клиент. – Ты, это, подгребай ко мне-на, я тут в «Гранд-отеле» конкретно гуляю! Хату я обмываю с друганами, Жорик!

– Поздравляю, Сема, – вздохнул Георгий. Молоток разговаривал, да и выглядел, в точности как персонаж из анекдота про новых русских братков – в одежде попугайских расцветок, с бычьей шеей и массивными перстнями на короткопалых руках. – А Федор с тобой?

Тащиться на праздненство к Молотку совершенно не хотелось, но повидаться с Федором как раз хотелось, тем более что его никак было не выловить: к телефону в квартире, которую он снимал, никто не подходил, а сотовый и вовсе был почему-то выключен.

– Ну да! – радостно ответил Молоток. – В смысле, уже отвалил твой кореш, вчера еще. Мы, Жорик, пятый день гуляем-на!

«Бедный Федот! – улыбнулся про себя Георгий. – Интересно, сколько дней он выдержал эту гульбу?»

– Может, я в другой раз как-нибудь подъеду? Тут, понимаешь, одно дело наметилось… – вяло соврал он.

– А бабки тебе чего, не нужны, значит? – захохотал Сема.

– Какие бабки? – не понял Георгий.

– Так за хату бабки, которые друган твой тебе сказал заплатить, – заплетающимся языком объяснил Молоток. – Я ж никогда… У меня, Жорик, сам знаешь, как в швейцарском банке, без непоняток-на! Обещал заплатить – заплачу, какие дела?

– Погоди, Сема, что-то я не въезжаю. А ему ты что, деньги не отдал? – удивился Георгий.