«В самом деле, – мелькнуло у нее в голове. – Я не знаю, что это такое, пусть даже просто беспечность. Но эта беспечность важнее, чем… Чем что? Ах, да неважно!»

– Вы запишите мой телефон, Артем, – предложила Ева. – И позвоните, когда время будет. Я вообще-то тоже, – смущенно улыбнулась она, – хожу, смотрю пока… Хоть и не фотографирую. У вас есть чем записать?

– Я запомню, – сказал он, глядя на нее прямым серебряным взглядом.

Глава 3

Звонок был такой назойливый, такой пронзительный, что даже во сне ее охватило раздражение. Ева не успела понять, с чем связано это ощущение, так неожиданно прорезавшее ее сон, – и проснулась.

Через секунду она сообразила, что это телефон звонит в гостиной, еще через секунду – что дома никого нет и подойти придется ей.

– Евочка? – услышала она, добежав в соседнюю комнату и отыскав трубку на диване под газетами. – Разбудил тебя, наверное?

– Нет, Лева, – ответила она. – То есть да, но все равно вставать пора. Который час?

– У нас? Половина восьмого. У вас половина десятого, значит. Долго спишь, милая моя муза!

– Почему твоя муза? – поморщилась Ева.

– А ты забыла, что твой муж пишет стихи? Или мои песенки так часто гоняют в эфире, что ты стала относиться скептически ко всему моему творчеству в целом?

Еве не хотелось вдаваться в обсуждение этой темы. Горейно так и не стал знаменитым поэтом-песенником, но шлягеры, слова к которым он писал, почему-то в самом деле транслировали целыми днями и на всех волнах. Может, их просто было много? Во всяком случае, Ева давно уже к ним привыкла и не обращала на них внимания.

Это прежде она удивлялась: как он умеет нанизывать абсолютно не запоминающиеся рифмы, по какому признаку выбирает то слово, а не это? А главное, почему стихи для этих песенок композиторы берут именно у него, а не у любого другого, или, например, не пишут с таким же успехом сами?

После того как прямо по дороге из Шереметьева шофер включил магнитолу и Ева услышала до бесконечности повторяющиеся – правда, не Левой написанные – слова: «Если очень захотеть, можно в космос полететь», – она перестала удивляться.

А говорить об этом ей не хотелось потому, что вообще не хотелось говорить с мужем.

Голос у него был по-утреннему бодрый. Впрочем, он у него и днем редко бывал унылым. Это было кредо Льва Александровича, которое он не раз высказывал многим, в том числе и жене.

– Милая моя, – объяснял он, – резкая смена положительных и отрицательных эмоций естественна и даже хороша в юности. Так же, как и страсти вообще. Что же касается моего возраста, то Пушкин абсолютно прав: «Но в возраст поздний и бесплодный, на повороте наших лет, печален страсти мертвый след». Чем старше я становлюсь, тем более убеждаюсь в вечной мудрости этого волшебного поэта! Ну, позволю себе пока не считать себя творчески бесплодным, – оговаривался он, – но что касается дурного настроения – тут имеет смысл согласиться. Глупо, когда мужчина в годах демонстрирует окружающим свои капризы, как юная девушка. В том числе и собственной жене, к тому же такой очаровательной, как моя!

– Что-нибудь случилось? – спросила Ева.

– С чего ты взяла? – удивился он.

– Утром звонишь. Дорого ведь.

– А-а! – Он засмеялся. – Забыла ты, Евочка, европейские мерки. Это в цивилизованные страны звонить – тогда цена от времени зависит. А в Россию всегда дорого.

– Значит, все в порядке? – зачем-то переспросила она; надо же было что-то говорить. – Ты на работу идешь?

– Все в порядке, иду на работу, написал два стишка, жду мою музу, дабы похвастаться! – единым духом выговорил он. – Вот, не пожалел денег, чтобы тебе об этом сообщить. А у тебя как дела?

– Тоже все в порядке. Отдыхаю.

– А почему не на даче? – поинтересовался он. – Что за отдых летом в Москве! Представляю, какая жара и пыль. Но у нас тут тоже не сахар, скажу тебе. Если бы не эти дурацкие летние курсы, я уже сидел бы у Милошевичей в домике над Дунаем и со стоном звал бы тебя обратно. Но поскольку долг заставляет меня жариться на венской сковородке, я не смею призывать жену разделить мои адские муки! – Лева засмеялся удачному каламбуру и тут же добавил: – Только поезжай уж в Кратово, хоть ты не мучайся.

– Поеду, – сказала Ева. – Мама там давно. А я вчера на выставку ходила в Пушкинский, поэтому задержалась.

– Умница, – похвалил Лева. – Да, а Габсбург твой покидает нас, коренных венцев! Во Францию, что ли, отбывает на жительство или еще куда-то. Я с ним без тебя практически не общаюсь, поэтому точно не скажу. Так, насплетничал кто-то. Ну, целую, Евочка. Чу-ус! – попрощался он по-немецки, снова засмеялся и повесил трубку.

Мужниным утренним звонком настроение было испорчено на весь день. Это было едва ли не самое неловкое в ее нынешнем положении: то, что она до сих пор не сказала ему… Лев Александрович был так спокоен и весел потому, что жена ведь уехала до осени, а теперь только август начинается, о чем же волноваться? А Ева не могла заставить себя сообщить ему, что совсем не хочет возвращаться. Надо ведь будет что-то объяснять, приводить какие-то доводы. А какие разумные доводы она может ему привести?

Потому-то все два месяца в Москве Ева смотрела на телефон как на мину замедленного действия.

К счастью, дальше звонки пошли не междугородние.

Позвонил отец, сказал, что сегодня освободится позже, а завтра должен быть у себя в Курчатнике раньше обычного, на дачу из-за этого вечером не поедет и ее отвезти не сможет. Ева улыбнулась папиному звонку. Соседняя с Кратовом Малаховка после войны долго считалась бандитским местечком, и, хотя едва ли она до сих пор удерживала пальму первенства, Валентин Юрьевич не любил, когда жена или дочери ездили на дачу электричкой.

Позвонил с работы Юра, сообщил, что вчера объявилась Полинка.

– У вас никого дома не было, она мне дозвонилась, – сказал он. – Из какой-то дыры, еще название такое табачное, вроде махорки. Хуже слышно, чем из Австралии, так что я не разобрал толком. Но, говорит, там ужасно прекрасно и прибудет она поэтому не скоро.

– А ты когда прибудешь, Юрочка? – спросила Ева.

– А я завтра утром. Как у тебя?

– Как всегда, – ответила Ева и тут же усомнилась в собственных словах.

– Зайди завтра днем, если хочешь, – предложил Юра. – Мне до обеда хватит выспаться. Что-то тебя не видно давно? Все, извини, – совсем другим голосом быстро произнес он. – Пока, рыбка, до завтра.

Положив трубку, Ева вспомнила: брат говорил, что готовность для бригады спасателей – минута. Значит, через минуту он уже сядет в машину и полностью погрузится в ту жизнь, которая ежечасно, ежеминутно идет в Москве параллельно их жизни и которой они совсем не знают… К счастью, не знают.

Раздумывая об этом, она едва успела положить трубку, как раздался новый звонок. Надо же, просто все разом хотят поговорить с нею сегодня!