Анни недобро усмехается и треплет меня по щеке; как еще зацепку не боится поставить на атласной перчатке, ведь побриться-то я забыл.
— Ты похож на братьев. Знаешь, как про таких говорят? Рожица смазливая, а самого черта обдурит.
Ничего себе комплимент. Но я краснею и опускаю глаза.
— И еще мне надо кое-что у вас спросить. Про проклятия памяти. Знаю, знаю, я не мастер, но очень надо.
Анни отодвигает колоду таро и что-то ищет под столом. Достает большую пластмассовую коробку, там свалены в кучу разнокалиберные камни. Она вылавливает блестящий ониксовый кругляш с дырочкой посредине и дымчатый кусок розового хрусталя.
— Садись. И давай по порядку. Сначала амулеты.
Настоящие талисманы часто выглядят убого. Эти два еще ничего.
Откидываюсь назад. Спинка у стула жесткая.
— Извините, но…
— Хочешь что-нибудь посимпатичнее?
— Да нет, поменьше.
Анни бормочет себе под нос и снова начинает копаться в коробке, потом достает обыкновенный черный камешек, точь-в-точь как те, что валяются на обочине шоссе.
— Беру. Мне бы три таких, если есть. И оникс тоже.
Она вздергивает брови, но лишних вопросов не задает:
— Сорок. За каждый.
Вообще-то можно и поторговаться, но Анни, наверное, включила стоимость нужной мне информации. Незаметно протягиваю ей купюры, гадалка ухмыляется, демонстрируя почерневший зуб.
— Итак, что тебе нужно знать?
— Как можно понять, что кто-то поработал над воспоминаниями? Получается просто черная дыра в памяти? А можно одно событие заменить другим?
Анни прикуривает самокрутку. Пахнет почему-то зеленым чаем.
— Отвечая на твой вопрос, я не имею в виду никого конкретно. Это всего-навсего домыслы, понимаешь? Просто делаю амулеты, иногда продаю те, что изготовляют мои друзья, законом это не запрещено, пока, во всяком случае.
Задела за живое:
— Понимаю, все потому, что я не…
— Нечего нос воротить. Я не тебе вообще-то объясняю, а всем подслушивающим нас в данный момент. И поверь мне, таковые имеются.
— Кто?
Анни смотрит на меня, словно на дурачка, долго и пристально, потом затягивается и выдыхает облако чайного дыма.
— Правительство.
— Ага.
Наверняка паранойя, а еще, вполне возможно, она не в своем уме. И все равно еле сдерживаюсь, чтобы не начать озираться.
— Касательно твоих вопросов — зависит от мастера. Лучшие из лучших работают безупречно: убирают воспоминание, а вместо него оставляют другое. А бывают настоящие неумехи. Вот, например, заставят тебя думать, что должен им денег, получат свое и сотрут память, а ты потом прикидываешь: наличность пропала, но никуда ничего не тратил — явный подвох. Между неумехами и профессионалами куча середняков. Кое-что умеют, но работают так себе. После них остаются ниточки, кусочки. К примеру, помнишь ярко-синее небо, а сам день — нет. Или тоска одолевает, а причину определить не можешь.
— Зацепки.
Анни снова затягивается.
— Да, вроде того. Существует четыре типа проклятий: мастер может начисто стереть событие и оставить вместо пего черную дыру — точно как ты и говорил — или заменить на другое, вымышленное, которого и не было никогда. Может покопаться в памяти и что-нибудь вызнать, а еще заблокировать доступ к определенным воспоминаниям.
— Закрыть доступ? А зачем?
Провожу затянутым в перчатку пальцем по безупречно гладкому круглому камешку.
— Заблокировать проще, чем стереть полностью, и, следовательно, дешевле. Точно так же просто изменить память легче, чем создать совершенно новое воспоминание. К тому же блок потом можно снять, и тогда ты все вспомнишь. Удобно в некоторых ситуациях.
Киваю, хотя и не совсем улавливаю суть.
— Мастер может смошенничать: поставит блок, а клиенту скажет, что все стер полностью, и получит свои денежки. Потом идет к жертве и предлагает снять блок, естественно, тоже не бесплатно. Бизнес гнилой, конечно, но разве у молодежи в наши дни осталось чувство профессиональной этики?
Анни пристально в меня вглядывается.
— Родные никогда не рассказывали тебе об этом?
— Я же не мастер.
Стыдно-то как. Некоторые вещи нужно знать, они могли бы доверить мне хотя бы эту информацию. И дураку понятно, что думает обо мне семейство, если умалчивает даже о таком.
— Но твой брат…
Что-то не хочется больше про родных, и я поспешно перебиваю:
— А можно вернуть все как было?
Гадалка пристально смотрит мне в глаза, и я опускаю взгляд. Потом она прокашливается и продолжает, словно не замечая бестактности.
— Магия воспоминаний необратима, но голова-то у людей работает. Заставь, к примеру, всех запомнить, что ты немыслимо крут, — они запомнят, но потом приглядятся и сделают выводы.
Выдавливаю улыбку, но в горле комок.
— А как насчет магии трансформации?
Анни пожимает плечами, на подоле тихонько позвякивают колокольчики.
— А что?
— Это тоже необратимо?
— Обратимо. Другой мастер может повернуть процесс вспять, если только жертву превратили в живое существо. Если, например, парня сделать лодкой, а потом обратно парнем, трансформацию он не перенесет. Живое превращается в неживое навсегда.
Навсегда. Спросить ее про девчонку, ставшую кошкой? Нет, нельзя сообщать такие подробности, и так уже рискую дальше некуда.
— Спасибо.
Встаю. Не очень пока понятно, какая мне польза с этого разговора, ясно одно: чтобы добыть нужные ответы, придется хорошенько побегать.
— Передай деду привет от Косой Анни, — подмигивает гадалка.
— Хорошо.
Не буду ничего передавать, а то придется объяснять, зачем я мотался в Карни. Отойдя на несколько шагов, вспоминаю еще кое-что и возвращаюсь:
— А миссис Захарова все еще в здешних краях?
Мама Лилы. Вспоминаю, как повесил тогда трубку, услышав ее голос, и взгляд миссис 3. в номере гостиницы на дне рождения ее дочери. Мне давно кажется, что она уже тогда, раньше меня самого, разглядела притаившееся чудовище.
— Конечно. Куда же она из Карни? Муженек тут же откроет охоту.
— Охоту?
— Считает, будто жена в курсе, куда делась дочка, но ему не говорит. Я ее успокоила: она переживет мужа. Бриллиант Бессмертия не всесилен.
— Тот, что он вместе с Лилой купил в Париже?
Не знал, что камень так называется, вроде что-то там еще было про Распутина.