Экзекуция. Интересное слово, с такими остроконечными, холодными, зелеными, как лед, слогами. Но вторая его половина, созвучная слову cute, [53] делает его странно привлекательным; словно приговор предстоит привести в исполнение не человеку в черном капюшоне, а целой армии очаровательных, милых щенков…
Неужели ты и в самом деле не догадываешься, что тебе придется для меня сделать? Ах, Альбертина! Сказать тебе? После всего, что ты уже сделала, после всего, что мы с тобой пережили вместе… Ладно, тяни карту, любую…
Ты должна будешь убить мою мать.
ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY
Размещено в сообществе: [email protected]
Время: 01.39, пятница, 22 февраля
Статус: публичный
Настроение: отвратительное
Музыка: Gloria Gaynor, I Will Survive
Она меняла свое имя не раз, но ее по-прежнему называют Глорией Грин. «Имя — это все равно что дорожный ярлык на чемодане, — думает она, — или карта, которая поможет людям выяснить, где ты была и куда направляешься». А она никогда нигде не была. Все крутилась где-то здесь, поблизости, по соседству, точно собака, ловящая собственный хвост, которая, даже осознав, что поймала сама себя, все равно вскоре снова начинает эту свистопляску.
Имена, кстати, бывают даже зловещими. Слова вообще обладают удивительной, поистине огромной силой. Катаются во рту, как леденцы, но в каждом свой тайный и важный смысл. Она всегда очень хорошо разгадывала кроссворды, акростихи и прочие словесные головоломки. Этот талант она передала и сыновьям, хотя лишь один из них знает о своих способностях и умеет ими пользоваться. Она всегда очень уважала книги, хотя художественную литературу никогда не читала, оставляя «всю эту чепуху» своему среднему сыну, который хоть и заика, а куда умнее ее — пожалуй, даже слишком умен, чтобы стать счастливым.
Его типичное англосаксонское имя означает «пылающий», и она, хоть и ужасно гордится сыном, все же знает: он очень опасен. Что-то такое сидит у него внутри, чего она совершенно не понимает. И это что-то не дает ему быть обычным человеком, а мир принимать таким, какой он есть. Миссис Бранниган, учительница с Эбби-роуд, пообещала, что он все это перерастет, и осторожно намекнула, что если бы Глория ходила по воскресеньям в церковь, то, возможно, и сын доставлял бы ей гораздо меньше неприятностей. Но сама-то она, мать Голубоглазого, считает, что миссис Бранниган ей не указ, что эта училка — полное дерьмо. Глория не сомневается: ее Голубоглазому просто нужно поменьше фантазировать.
А интересно, размышляет она, как бы все сложилось, если бы Питер Уинтер не умер? Сказывалось бы отцовское влияние на неправедной жизни Голубоглазого и его братьев? Было бы для них важно, что он вместе с ними ходит на футбол — чего им всегда так не хватало, — или играет с ними в парке в крикет, или мастерит модели аэропланов, или строит детскую железную дорогу, или вместе с ними завтракает по утрам, стряхивая с шипящей сковородки оладьи?
Но какой смысл плакать по убежавшему молоку? Питер был типичным паразитом, толстым и ленивым, только и знал, что есть и пить за чужой счет да еще тратить денежки, которые заработала она, Глория; больше он ни на что не годился. Разве только в постели был ничего, да и то ему требовалась кое-какая помощь. А в итоге даже его смерть легла ей на плечи, хотя с ней, Глорией Грин, справиться не так-то легко. Но как ни удивительно, а страховку ей выплатили вовремя; да и все остальное было не так уж и трудно провернуть — всего-то пережать трубочку большим и указательным пальцами, когда они с Питером остались одни в больничной палате…
«А что, если это было ошибкой?» — думает она теперь. Все-таки Голубоглазому нужен был отец. Отец, который объяснит, что к чему в жизни. Научит правильно понимать, как важна дисциплина. Вот только Питеру с тремя мальчишками было бы не справиться, не говоря уж о том, что один из них оказался особо одаренным. И Патрик Уайт — который во всех отношениях, кроме одного, смог бы стать идеальным отцом — был, как это ни печально, уже сброшен со счетов; нежная, артистичная душа, совершившая проступок и запутавшаяся…
Чувство вины сделало Патрика уязвимым. А шантаж щедрым. Благодаря тому, что Глория разумно манипулировала этими качествами, он долгие годы служил ей отличным источником дохода. Он нашел ей работу, помогал выпутываться из долгов. И Глория не обвиняла его ни в чем даже тогда, когда он позволил миссис Уайт ее выгнать. Нет, за это она всегда винила только Кэтрин с ее дурацкими ароматическими свечами и фарфоровыми куколками. И когда у Глории наконец появилась возможность нанести миссис Уайт ответный удар, она и раскрыла ей ту тайну, которую так долго хранила, в результате чего последовала череда ужасных событий, завершившихся убийством и самоубийством…
Но каковы бы ни были родители Голубоглазого, сам он абсолютно другой человек. Возможно, потому что чувствует все гораздо сильнее. Может, именно поэтому он так часто видит сны наяву. Господь свидетель: она не раз пыталась его защитить, убеждая всех, что он слишком туп, чтобы чувствовать страдания. Так ведь Голубоглазый сам эти страдания всюду ищет, точно свинья трюфели! И ей остается как-то ладить с ним, стараться исправлять сделанные им ошибки и устранять созданный им беспорядок.
Она хорошо помнит день, который они провели на берегу моря; ее мальчики были еще совсем малышами. Найджел, старший, естественно, сразу куда-то смылся. Бенджамину было года четыре, а Голубоглазому — почти семь. Они оба ели мороженое, и Голубоглазый заявил, что у его мороженого какой-то не такой вкус, словно даже вкус мороженого, которое ел его брат, влиял на его ощущения.
Голубоглазый всегда был чрезвычайно чувствителен. Теперь-то она это даже слишком хорошо понимает. Шлепнешь, бывало, по руке другого мальчишку, а сын вздрагивает; или плачет навзрыд, увидев в детском ведерке дохлого краба. Просто колдовство какое-то. Шаманство. Эти особенности Голубоглазого пробуждали в ее душе одновременно и странную жестокость, и острую жалость. Как он будет дальше-то жить, если у него не получается примириться с действительностью?
— Раз и навсегда запомни: этот краб просто притворяется мертвым, — произнесла она куда более резко, чем хотелось бы, обнимая за плечи его младшего братишку.
Он уставился на нее своими круглыми голубыми глазами, и она, почуяв, что синее ведерко у ее ног уже начинает пованивать, добавила:
— Не надо играть с этим! Гадость какая.
Голубоглазый молча посмотрел на краба, размазывая по губам подтаявшее мороженое. Он знал, что все мертвое — это гадость, но никак не мог отвести глаз от дохлого животного. Ее постепенно охватывало раздражение. Он ведь сам насобирал этих чертовых тварей! И что ей теперь с ними делать?