Эта фантазия вдруг снова вызывает в нем раздражение, и в горле моментально возникает знакомый привкус. Тот самый, который теперь и ему пора бы узнавать сразу: солоноватый, тошнотворный, от которого пересыхает во рту, как от страха, а сердце начинает биться и метаться, точно выброшенная на берег рыба.
Снизу доносится голос матери:
— Кто там?
Вздохнув, он откликается:
— Это я, мам!
— Что ты там делаешь? Тебе пора пить свой напиток.
Выключив компьютер, он тянется к наушникам. Он любит музыку. Музыка для всего на свете создает особый контекст. Он постоянно носит айпод и давно уже научился делать вид, что внимательно слушает мать, однако думает при этом о своем, уносясь мыслями в неведомую даль под аккомпанемент тайного саундтрека к его собственной жизни…
Он спускается вниз.
— В чем дело, ма?
Он видит, как бесшумно двигается ее рот. В ушах у него поет Человек в черном, Джонни Кэш, голос у которого такой старый и надтреснутый, словно он уже умер…
Ты можешь забрать ее всю, мою империю грязи,
Я не подведу тебя, я сделаю тебе больно…
И Брендан чувствует внутри чудовищную пустоту, эта пустота поглощает его целиком, и остается лишь одно мучительное и страстное желание, удовлетворить которое не может ничто — ни еда, ни любовь, ни убийство; оно подобно той змее, что намеревалась проглотить весь мир, но в итоге проглотила собственный хвост.
И он знает — понимает в глубине души, — что его время настало. Время прибегнуть к своему целительному средству. Время совершить наконец то, о чем он так страстно мечтал в течение последних сорока лет — практически всю жизнь: прибить к мачте свой флажок и повернуться к врагу лицом. Что ему, собственно, терять? Очередную порцию витаминного напитка? Или свою империю грязи?
КОММЕНТАРИЙ В ИНТЕРНЕТЕ
JennyTricks: (сообщение удалено).
Albertine: (сообщение удалено).
JennyTricks: (сообщение удалено).
blueeyedboy: Альбертина, это ты?
ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY
Время: 00.15, вторник, 19 февраля
Статус: ограниченный
Настроение: мятежное
Музыка: Cher, Just Like Jesse James
Вот так зеркальный синестет вышел сухим из воды после совершенного им убийства. Ловкий трюк, согласитесь, и я выполнил его со свойственным мне мастерством. Зеркала ведь чрезвычайно изменчивы. С помощью зеркал можно левитировать, можно заставить исчезнуть тот или иной предмет, можно проткнуть шпагами обнаженную даму. Да, у меня порой бывают головные боли. Но Голубоглазый помог мне и в этом отношении. Разве я не говорил, что предпочитаю описывать себя самого, даже когда пишу от третьего лица? Голубоглазый не способен проникать в чувства других людей, он вообще редко кому-то сопереживает. Его холодное, бесстрастное отношение к окружающему миру отлично оттеняет мою нежность.
Нежность? Вы, судя по всему, удивлены? Ну да. Я ведь очень чувствителен. Зеркальный синестет способен именно чувствовать все, чему становится свидетелем. В детстве мне потребовалось некоторое время, чтобы понять: другие устроены иначе. Пока на сцене не появился доктор Пикок, я считал, что совершенно нормален. Такие, как у меня, способности, по его словам, порой отмечаются в некоторых семьях и являются наследственными, хотя даже у однояйцовых близнецов зачастую проявляются по-разному.
Так или иначе, у моего брата Бена с самого начала не было ни малейшего желания делить со мной свет рампы и всеобщее внимание. Когда мы с ним впервые отправились в Особняк, он предупредил меня: если я хоть намекну доктору Пикоку на свою необычность, если только дам знать, что я вовсе не то «ванильное мороженое», каким кажусь, то последствия для меня будут самые неприятные. Сначала я пренебрег его предупреждением. И только из-за той гравюры с Гавайями, выполненной сепией, а также из-за того, как доктор Пикок со мной обращался, пробуждая в моей душе надежду, что и я мог бы стать по-своему выдающимся…
В общем, три недели я стоял на своем. Найджел откровенно насмехался — не верил, что Брендан Браун на что-то способен; Бенджамин настороженно и с раздражением наблюдал за мной, выжидая удобного момента подставить мне подножку. Он уже тогда был сущим дьяволом. То мимоходом обмолвится при матери, что я завидую ему, то шепнет, что я попросту притворяюсь, копируя его, родного брата, а собственного дара у меня нет и в помине.
Согласитесь, вряд ли у меня имелся шанс на успех. Толстый, неуклюжий, страдающий дислексией, да еще и заика — постоянный объект шуток и издевательств для одноклассников и кошмар для учителей. Даже глаза у меня не голубые, а туманного, серо-синего оттенка, тогда как глаза Бена так и сияли, точно летнее небо; уже одно это располагало к нему людей, да что там, многие его просто обожали. И верили ему. А почему бы, собственно, им не верить такому голубоглазому?
Прибегнув к электропроводу, мать вытянула-таки из меня чистосердечное признание. И мне даже показалось, что мы оба испытали облегчение. Я понимал: соревноваться с Беном мне не под силу. Ну а мать и так с самого начала все знала; знала, что я никак не могу быть особенным. Как же я посмел дискредитировать Бена? Как посмел вешать ей лапшу на уши? Я выл, извивался и просил прощения, а мой братец смотрел на это и улыбался. Ну а потом ему достаточно было пригрозить мне, что он пожалуется маме, и я превращался в его покорного раба.
Тогда я в последний раз предпринял попытку рассказать о своем даре. И в очередной раз Бен полностью затмил меня. Затем я попытался снова вернуться в шкуру Брендана Брауна, к прежнему безопасному состоянию самой-что-ни-на-есть-посредственности. Но в душе матери тоже произошел сдвиг. Возможно, сказался «обратный эффект ореола». А возможно, это было связано с феноменом Эмили Уайт. Как бы там ни было, с тех пор я окончательно превратился в мальчика для битья, на которого мать всегда могла излить разочарование. Когда доктор Пикок перестал работать с Беном, тут же оказалось, что, на ее взгляд, в этом есть и моя вина. И когда Бен провалился на экзаменах в школу Сент-Освальдс, наказали именно меня — да, я действительно намеревался тогда слинять из школы, но мы оба понимали: если бы Бен хорошо сдал экзамен, обо мне никто бы даже не вспомнил.
Настоящим спасением для меня стала еда — еда и, несколько позже, Эмили. Я ел не потому, что был голоден, и не из жадности, а из желания спрятаться от мира, где полно опасностей, где любое слово фальшиво, где даже смотреть телевизор нельзя без риска, поскольку каждая сцена таит острый угол, только и ждущий, когда я налечу на него.
Теперь-то я научился с этим справляться. Немного помогают музыка и художественная литература; к тому же благодаря Интернету я нашел способ наслаждаться собственными способностями. Виртуальный мир — это поистине питательная среда для самых разнообразных порнофильмов. А для зеркального синестета виртуальный мир ничуть не хуже реального. Прикосновение, поцелуй — и порой я почти забываю, что на экране вовсе не я, что я только зритель, шпион, и что реальное действо происходит где-то в другом месте…