— Слышишь, это твой брат, — с озорной улыбкой на лице сказала Корнелия. — Он плачет.
— Сэмюэль? — Марта ворвалась в комнату. — Почему ты плачешь?
— Я… просто… думаю о том, что… что у меня… нет друзей… а у тебя есть Корнелия, — сказал он, жалея о том, что не смог выдумать менее душераздирающую ложь. Но он знал, что ему надо продолжать притворяться, что он плачет, пока Тролль-сын не перестанет плакать на чердаке. — Ох, мне так грустно… так грустно… я ничего не могу с собой поделать… мне так грустно…
В этот момент он начал чувствовать себя виноватым и очень разозлился на Тролль-сына, потому что из-за его поддельных слез на глазах Марты появились самые настоящие слезы.
— Сэмюэль, все в порядке, — твердила она. — Все в порядке, не переживай… Я по-прежнему твоя лучшая подруга. Сестры ведь могут быть лучшими подругами, знаешь?
Он на секунду перестал рыдать и понял, что Тролль-сын наконец успокоился.
— Теперь мне немного лучше, — сказал он.
И в этот момент их позвали вниз ужинать.
Когда Сэмюэль вслед за Мартой направился к двери, Корнелия повернулась к нему.
— Ты как младенец, — сказала она тихо, чтобы Марта ее не услышала. — Я бы предпочла не иметь никакого брата, чем иметь такого плаксивого, как ты.
— Я знаю, чего ты добиваешься, — сказал Сэмюэль своим обычным голосом. — Но у тебя ничего не получится. Ты ничего не сможешь разузнать.
— Хмм, посмотрим, — ответила она с хитрой улыбкой. — Посмотрим.
Сэмюэль понимал, что его волшебное исцеление от простуды вечером пятницы вызывало у тети Иды некоторые подозрения, но он должен был внимательно следить за Корнелией, чтобы понять, что она задумала. Он наблюдал за тем, как она излучает очарование в течение всего ужина, демонстрируя не только любовь к селедке, но и глубокий интерес к прыжкам на лыжах с трамплина.
— Дядя Хенрик выиграл серебряную медаль на Олимпийских играх, — гордо сообщила ей Марта. — Он был по-настоящему знаменитым.
— Что вы чувствовали, когда прыгали? — спросила его Корнелия.
— Да, что вы чувствовали? — повторила Марта, как попугай, не обращая внимания на Сэмюэля, закатившего глаза.
— Я чувствовал умиротворение, — ответил он. — Я ничего не слышал. Я видел только белый снег под ногами. Это было самое волшебное чувство на свете. Быть по-настоящему свободным, паря в воздухе и представляя, что ты можешь остаться в небе навсегда. И оставить все свои проблемы на земле.
Тетя Ида засмеялась и сделала вид, что сердится.
— Все свои проблемы, Хенрик? Интересное заявление!
Дядя Хенрик погладил ее по руке, успокаивая.
— Не тебя, Ида. Я не имел в виду тебя. Если бы не было тебя, я бы никогда не возвращался на землю!
Все засмеялись. Ну, все, кроме Сэмюэля. Он не издал ни звука во время всего ужина. Но никто, казалось, этого не замечал. Он молча сидел за столом, сосредоточив все свое внимание на еде, а за окном тем временем сгущалась тьма. Тьма, которая поглощала траву и деревья и создавала ощущение, что, кроме леса, на свете не существует больше ничего.
Когда Марта зашла на кухню, чтобы взять немного маринованных овощей, она была так взволнована и счастлива от того, что ее подруга осталась у нее в гостях, что начала петь. Это была песенка, которую она слышала в лесу от веселого томте, но Сэмюэль этого не знал. Все, что он знал, — это то, что песенка была очень радостной. Когда Марта вернулась к столу, Сэмюэль взглянул на нее. После того, как погибли их родители, Марта неделями не произносила ни слова. С ее губ не слетало ни одного звука. Сэмюэль тогда умолял и упрашивал ее сказать что-нибудь — ему было ужасно нужно с кем-то поговорить — но она этого не сделала.
Однако теперь она болтала, смеялась и пела — совсем как раньше. И Сэмюэль понимал, что он должен радоваться тому, что она снова вернулась в мир слов и смеха. Но он не радовался.
Каким-то образом это заставляло его чувствовать, что его родители стали дальше от него. Как будто то потрясение и горе, которое они с Мартой испытывали после их смерти, помогало им удержать родителей рядом с ними. И теперь, когда он видел, что его сестра ведет себя как обычно, ему казалось, что кто-то словно перерезал последнюю ниточку, связывающую небо и землю.
После ужина, когда Корнелия в гостевой спальне переодевалась в пижаму, Сэмюэль тихонько перекинулся парой слов с сестрой.
— Ты же ни о чем ей не рассказала, да?
— О чем?
— О лесе.
— Нет. Конечно нет.
— Ты помнишь, что говорила тетя Ида? О том, как важно, чтобы мы ничего об этом не рассказывали?
— Да. Конечно. Я не тупая. Тебе не о чем волноваться. И в любом случае, Корнелия такая милая.
— Ну-ну.
— Это так. И, между прочим, тебе не идет ревность.
Сэмюэль закашлялся, как будто что-то застряло у него в горле.
— Ревность? Ревность?! Ты что, думаешь, что я хотел бы дружить с этой высокомерной, двуличной, избалованной девчонкой?
Марта ничего не ответила. Она просто поспешила вверх по лестнице, чтобы быть рядом с Корнелией. А Сэмюэль пошел на кухню.
— Что случилось? — спросил дядя Хенрик, вытирая посуду.
— Ничего, — ответил Сэмюэль, злясь на самого себя. — Это просто… ничего.
Дядя Хенрик мягко улыбнулся.
— Просто братья и сестры.
Сэмюэль кивнул.
— Да. Братья и сестры.
Сэмюэль был единственным, кто не спал. Ну, точнее, единственным человеком, который не спал. Он слышал, как у него над головой скрипят старые половицы, и думал, чем там может заниматься Тролль-сын. Почему он не мог просто лечь на матрас и лежать тихо?
Возможно, ему стоило пойти проведать его. Но нет. Он всех перебудит.
— Просто лежи тихо, — прошептал Сэмюэль, обращаясь к потолку.
Он начинал задумываться, что такого уж ужасного случится, если тетя Ида и дядя Хенрик узнают про Тролль-сына. В конце концов, что Сэмюэлю было терять? Пока что за то время, которое Тролль-сын провел здесь, Сэмюэлю пришлось соврать, что он болен, поделить градусник с самым отвратительным ртом, который только можно себе вообразить, пожертвовать своим любимым свитером и джинсами и заплакать перед Корнелией. На самом деле ему было немного жаль Тролль-сына. И то, что он услышал об Улучшителе, звучало довольно мерзко. Но что дальше? Ведь Тролль-сын не был человеком. Большинство людей даже не верили в троллей. Ладно, надо признать, что завести норвежских друзей у Сэмюэля не получилось, но, безусловно, он еще мог надеяться на что-то лучшее, чем одноглазый тролль, который через каждые два слова повторял: «Сэмюэль Блинк». Нет, завтра, когда Корнелия уедет домой, он расскажет о нем тете Иде и дяде Хенрику. И тогда Тролль-сына отправят обратно в лес.