– И, – продолжал Мейсон, – я полагаю, она повторила это мистеру Рэнкину, тому самому, который продал эту картину Олни. Рэнкин рассказал об этом Олни, и, вполне естественно, тот вышел из себя. Он считает, что если Дюранта не осадить, то ценность картины может быть поставлена под сомнение.

– Ну, одно бесспорно, – сказал Хауэл, – никто в здравом рассудке не может подвергнуть сомнению подлинность этой картины.

Мейсон повернулся к Делле Стрит, поднял свой бокал, дотронулся до нее и сказал:

– За тебя.

– За вас, – ответила она. – А мы еще долго здесь будем? На подобных сборищах всегда есть риск оказаться свидетелями какого-нибудь скандала.

– Мы побудем сколько потребуется, чтобы оценить ситуацию.

К ним незаметно подошел фотограф и ослепил вспышкой.

– Надеюсь, вы не возражаете, мистер Мейсон? Для моей газеты эта фотография вас и вашей секретарши, стоящих рядом и глядящих в глаза друг другу, гораздо интереснее истории с этой картиной. А в чем ваш интерес здесь?

– Простое любопытство, – ответил Мейсон. – Меня пригласили, и я решил посмотреть, как живет другая половина человечества.

– Я понял, – рассмеялся репортер. – Разыгрываете, да?

Мейсон улыбнулся Делле:

– Давай попрощаемся с хозяином и пойдем.

– Опять в контору? – грустно спросила она.

– Не глупи. Найдем что-нибудь поинтереснее. Пойдем в Маринленд. Ты позвонишь Герти и скажешь, что мы не вернемся. Пусть она на всякий случай свяжется с Полом Дрейком. Может быть что-то срочное. Скажи ей, что я позвоню Полу вечером… А мы с тобой поужинаем и потанцуем в «Робертс Руст».

– Твист, – обрадовалась она и протянула ему руку.

Глава 5

В конце ужина, когда Делла Стрит и Мейсон допивали свой кофе, к ним подошел официант и положил вырезку из газеты.

– Вы, наверное, уже видели, мистер Мейсон. Мы очень гордимся этим.

Мейсон взглянул на заметку – из разряда тех, что составляют колонку сплетен о происходящем в городе.

– Нет, я не видел, – сказал он.

Делла Стрит подалась вперед, и Мейсон пододвинул вырезку, чтобы было удобно читать вдвоем.

«„Робертс Руст“ за последнее время стал излюбленным местом известного адвоката Перри Мейсона, чьи процессы – это хорошо продуманные спектакли, полные блеска и остроумия. Он приходит сюда пообедать и потанцевать со своей секретаршей. Это ночное заведение процветает главным образом благодаря зевакам, приходящим взглянуть на знаменитого адвоката и его проницательную секретаршу, с которой, как говорят, он неразлучен».

Мейсон улыбнулся и передал вырезку официанту.

– Я еще этого не видел.

– Ну, – вздохнула Делла с сожалением, – это означает, что мы лишились еще одного места, где можно было хорошо поесть.

– Да, раз уж в газете написали, что я здесь бываю, то бог знает, сколько надоедливых посетителей сюда ринется.

– Если только я не ошибаюсь, а, как хороший секретарь, я в таких делах ошибаюсь редко, то один из них уже ринулся на нас. Он приближается к столу, как видно, с единственной целью – или получить бесплатную консультацию, или при случае небрежно бросить знакомому: «Когда вчера вечером мы выпивали с Перри Мейсоном в „Робертс Руст“, он сказал мне…»

Делла остановилась на полуслове, так как к ним неслышно подошел тот самый человек – лет сорока, гибкий, нервный, весь какой-то напряженный.

– Мистер Мейсон? – спросил он.

Мейсон холодно посмотрел на мужчину:

– Да?

– Мы незнакомы, и извините, что мне пришлось подойти к вам вот так, но дело это очень срочное.

– Для вас или для меня? – уточнил Мейсон.

Мужчина не обратил внимания на замечание.

– Меня зовут Коллин Дюрант. Я агент по продаже картин и критик. Газеты склоняют мое имя в связи с клеветой в мой адрес Отто Олни. Насколько я понимаю, вы в курсе всего этого.

– Вы понимаете неверно. Я не имею никакого отношения к «клевете» в ваш адрес.

– Мне стало известно, что он подает на меня в суд, утверждая, будто бы я усомнился в его вкусе, принизил ценность его картин и назвал одну из них подделкой.

– Что касается этого, – сказал Мейсон, – вам следует обратиться к самому Олни. Я не являюсь его адвокатом и не собираюсь им быть.

– Но вы были там сегодня. В газетах есть фотографии – вас и вашей секретарши. Так это и есть мисс Стрит?

Мейсон ответил:

– Сегодня в полдень я был на пресс-конференции, устроенной Отто Олни на его яхте. Я не давал интервью и не собираюсь давать его сейчас.

Дюрант пододвинул стул от соседнего стола, сел и сказал:

– Ну хорошо, тогда я хочу, чтобы вы узнали эту историю в моем изложении.

– У меня нет ни малейшего желания это делать. Сейчас неподходящая обстановка для конфиденциального разговора, к тому же мне не хочется с вами говорить об этом деле.

– Говорить буду я, – стоял на своем Дюрант. – Во-первых, я не знаю, что говорил Олни. Он никогда не просил меня дать оценку его картинам. Я действительно неделю назад был на его яхте. Вполне естественно, что осмотрел его коллекцию, но никаких оценок не делал, поскольку никто меня об этом не просил. В коллекции действительно есть Филипп Фети или то, что выдается за него. Я не исследовал эту картину. Просто бросил поверхностный взгляд. Насколько мне известно, он заплатил за нее три тысячи пятьсот долларов. Он очень гордится ею. Я никогда не говорил, что это подделка. Чтобы быть уверенным, надо произвести тщательный анализ. Я бы сказал, однако, что в этой картине есть на что обратить внимание. Но это – на тот случай, если бы спросили мое мнение.

– Я вас не спрашивал. Меня совершенно не интересует эта ваша история, и я даже не предлагал вам сесть.

– Хорошо, – сказал Дюрант, – давайте сформулируем так: я сам предложил себе сесть. И раз уж газеты придали значение этому делу Олни, подчеркнув, что среди присутствующих были вы со своей секретаршей, я хочу предупредить вас, что со мной это дело так не пройдет. Насколько я понимаю, единственный человек, которому я обо всем этом рассказал, – бывшая натурщица, у которой есть все основания охотиться за дешевой рекламой. Или, точнее, так: которая жаждет рекламы, желательно бесплатной. Мне бы очень хотелось знать: не она ли виновница скандала? Ни ей, ни кому-либо иному я ничего не говорил, кроме следующего: если бы спросили мое мнение о картине, я бы постарался ее очень внимательно изучить. Но я всегда так делаю, когда интересуются моим мнением. И я не позволю этой любительнице дешевой рекламы использовать мои слова как повод для газетной шумихи.