В этот же миг по команде черной сотницы ее служанки спустили стрелы, и Делайс понял, что сейчас его постигнет участь Асандра Большого. Чтобы спастись, он резко оттолкнулся ногами и рыбой полетел вперед. Сразу за грядой валунов начиналась довольно глубокая расщелина, поросшая колючим щибляком.
Бреселида из лагеря видела, как пленник зашел за камни, вокруг которых колыхалось легкое марево, странное для таких холодных дней. Потом раздался его гневный крик, и все заметили, как он оторвался от земли, прыгая в пропасть.
Пролетев несколько локтей, пленник ударился о выступ. Кустарник задержал катившееся тело. Избитый и исцарапанный Делайс был извлечен из расщелины. При этом Радка награждала его пинками не хуже Македы.
— Хорошо прогулялся? — осведомилась Бреселида. — Облегчил душу? — она едва сдерживалась. — А теперь запомни. — Сотница отступила на шаг, намотала на руку хлыст, сделав подобие кожаной рукавицы, и со всего размаху стукнула его кулаком в челюсть.
Делайс был выше нее и удар рассек ему подбородок с низу. Пошла кровь.
— Я могу поступить с тобой так же, как Македа. — зло процедила всадница. — Пойдешь пешком, без плаща, а если надо, босиком. Раз не понимаешь хорошего обращения.
Делайс сплюнул кровь под ноги. От удара он еще и прокусил губу. Оскорбительно было получать по зубам, особенно за то, в чем ты не виноват.
— Приведите ему коня, — бросила Бреселида. — Он уже выздоровел!
* * *
Через сутки караван вышел на морское побережье. Делайс слышал, как Гикая объясняла Радке, что это только начало Меотийской косы и отсюда им до бродов еще дня полтора пути по хорошей погоде.
Море штормило, свинцовые тучи двигались по небу, накрывая степь. В прорывах между ними изредка появлялось яркое холодное солнце.
Ночевали в странном месте под названием Урочище Девы. У самого моря высилась громадная скала в виде склоненной к воде женской головы. Как только караван въехал сюда, Бреселида повела себя очень странно. Дергалась, поминутно на всех срывалась, отъезжала от отряда в степь и, наконец, не приняла участия в обильном жертвоприношении на скале.
Деве подарили много золотых кубков, побросав их в море. Потом зарезали ягненка и спалили его тушку.
Старая Гикая ворчала, что без человека Дева их не пропустит к бродам. В караване полно пленных и нечего мелочиться. Но Бреселида как будто оглохла.
— Что ты к ней вяжешься? — возмутилась, наконец, Радка. — Она никогда не приносит здесь жертвы. Сама знаешь!
— Я знаю побольше твоего! — огрызнулась старуха. — Но это не дело. Она должна примириться с Трехликой.
Ночью Делайс потихоньку отполз от лагеря. Он страшно мучился желудком. От плохой воды его кишки совершенно не знали, что выбрать: мертвый запор или постоянный понос.
Прогулявшись в степь, сын архонта возвращался довольный собой, когда увидел на скале Девы слабый огонек. Интерес к жизни постепенно возвращался к нему, и сейчас Делайс был как раз в состоянии предпринять вылазку.
Стараясь не шуршать камешками, он поднялся по узкой, слабо белевшей в темноте дорожке и затаился, не поднимая головы над гребнем скалы. У алтаря была Бреселида, она сбрызгивала маленькое пламя вином. По ее щекам текли слезы.
— Уходи. — бормотала меотянка. — Я отдам тебе палец. Только оставь меня в покое.
«Надо ее скрутить, прежде чем она себя покалечит», — подумал Делайс и начал было подниматься из-за камня, и тут на вершине громадного валуна, образовывавшего голову Девы, пленник увидел плотный сгусток темноты, более черный, чем все вокруг. Делайс протер глаза.
Сгусток не исчез. Более того — он шевельнулся, и сын архонта ясно рассмотрел громадные черные крылья, сотканные из ночного мрака. С головы чудовища свисали змеи. Рот был оскален, а узкий длинный язык высунут, с него тонкой серебристой струйкой лунного света капала слюна.
Хотя раньше Делайс никогда не видел подобного урода, он готов был поклясться, что и страшная Птица на Совином холме, и три черных лучницы у расщелины, и Медуза с головы Девы — одно и то же существо.
Чудовище взмахнуло крыльями, намереваясь наброситься на женщину у огонька. Воин в одно мгновение рванулся с места, сбил Бреселиду с ног, оттолкнул в сторону и, падая вместе с ней, успел выдернуть из ножен на ее поясе короткий акинак.
Тварь накрыла их обоих, Делайс только и мог что ткнуть мечом в вязкую темноту. Режущий слух клекот пронесся над скалой. Люди почувствовали нестерпимый жар, точно их, как не прогоревшие бревна, сунули поглубже в костер… И тут далеко на востоке темный край неба озарился крошечным ободком солнца. «Уже утро? — мелькнуло в голове у Делайса. — Не рано?» Наваждение исчезло.
Меотянка, тяжело дыша села. Если б не боль, адским пламенем жегшая кожу, сын архонта уже сейчас усомнился бы, что побывал под крыльями самой смерти. Он помог оглушенной ударом Бреселиде встать. У обоих лица были красными, точно они сунули их в огонь.
— Не принимает даже жертву. — сокрушенно сказала женщина.
Делайс вернул ей меч. Молча они спустились со скалы. Начинался рассвет.
— Иди в лагерь. — сотница подтолкнула его к телегам. — Я посижу на берегу.
Делайс покачал головой.
— Оно может вернуться.
— Оно рано или поздно вернется. — устало вздохнула Бреселида.
Спутники стояли у песчаной косы, за которой гудело темное море. Отчаявшись прогнать пленного, меотянка расстелила плащ на холодном песке, села и знаком пригласила его опуститься рядом.
— Ты тоже думаешь, что Тиргитао возьмет город? — враждебно спросил Делайс.
— Нет. — всадница покачала головой. — У Пантикапея хорошие укрепления. Твой отец постарался. С наскока их не преодолеть, а для осады степная армия не годится.
— Тогда зачем? — Пленный тоже присел на плащ. — Сколько это еще будет продолжаться?
Бреселида пожала плечами.
— Пока Гекатей жив, город не сдадут. Но, — она повернула к собеседнику усталое лицо, — если с ним что-нибудь случится, ворота перед Тиргитао будут немедленно открыты.
— Неужели ты думаешь, что мой отец единственный, кто готов защищать Пантикапей? — усмехнулся Делайс.
— Купцы уже и сейчас пострадали, не успев отправить в Афины весь хлеб. — пояснила меотянка. — А за зиму их запасы уменьшатся, съеденные осажденными. Поэтому стоит архонту разжать кулак, как они заключат мир с царицей на выгодных условиях. Думаю, твое освобождение будет одним из них.
Делайс с сомнением хмыкнул.
— Кажется, Гекатей ясно показал, что моя жизнь не имеет для него значения. Твой застреленный жеребец тому свидетель.
— Он просто хотел внушить и нам, и своим подданным, что давить на него бесполезно. Но я-то потом осмотрела свою бедную лошадь. — Бреселида тихо рассмеялась. — Все стрелы били очень высоко. Потому и пришлись в шею, а не в бок. Ну? Выше твоей головы.