— Тогда возьми и меня! — возмутился Симон.
— А на кого я оставлю войска? — раздраженно возразил Харвей. — На Дерлока? Ему бы удержать в узде своих горцев, чтоб они не начали грабеж.
Деми с трудом удалось уговорить друга остаться, и через два дня маленький отряд паломников, скрыв оружие под широкими грубыми плащами и пересев с боевых коней на менее воинственно выглядевших мулов, отправился в путь.
Дорга через низкий Альбицийский хребет к теплому сердцу Милагрии заняла около недели. Они могли бы двигаться и быстрее, если б путь не был запружен другими группами странников со всех концов света, спешивших в святой город припасть к стопам папы Гильдебранта VII.
Снег еще лежал кое-где на перевалах, но в долинах уже бушевала весна, зеленый покров лугов бесстыдно сиял тысячами одуванчиковых солнц, по балкам полыхал розовый вереск. Алые цветы камнеломок дробили серые глыбы на склонах, превращая их забитые землей трещины в подобие кровоточащих ран. Вокруг не смолкал птичий гомон, и на вечернюю трапезу рыцари, сопровождавшие консорта, набирали десятки пестрых сарычевых яиц, чтоб запечь их в горячей золе костровища.
Вечером шестого дня с гребня предпоследнего холма глазам путников открылся величественный вид лежащего в долине города. Снизу уже поднимался туман, окутывая Альбици волшебной пеленой. Поэтому сверху были видны лишь тонкие шпили да позолоченные купола, на которых гасло заходящее солнце. Лес колоколен и крестов напомнил Харвею большую корабельную пристань с множеством покачивающихся над водой мачт. Не хватало только паутины снастей да поскрипывания такелажа, вместо него над долиной разливался тихий звон сотен церквей, сзывавший прихожан к вечерней. Казалось, святой город вот-вот оторвется от грешной земли и отчалит в небесные гавани.
Сердце Харвея затопил восторг. Можно ли было отказаться от всего этого из-за какого-то Гильдебранта? Как мелок и незначителен показался Деми сейчас святой бес с его честолюбивой претензией править миром перед спокойным ликом вечного города, во всем своем великолепии предстоящем перед Богом.
* * *
Утром красота папской столицы представилась консорту еще более ослепительной. Но и более суетной. Паломники спустились с гор и погрузились в неумолчный гомон огромного муравейника. На площадях толпились нищие и проститутки с грязными лицами, размалеванными краской. Из обводных каналов, в стоячей зеленоватой воде которых отражались величественные купола соборов, пахло тиной. Мраморные плиты вокруг фонтанов казались настолько загажены голубями — этими священными птицами священного города — что некуда было поставить сандалий.
По улицам пробивались роскошные паланкины знати, поддерживаемые безъязыкими черными рабами — такое варварство в столице христианского мира задело Харвея, оно показалось ему несовместимым с его представлением о собственной вере. Благородные сеньоры проносились мимо на тонконогих чистокровных жеребцах, спеша к мессе и сталкивая по дороге бедных паломников в грязь. Их разряженные борейторы награждали замешкавшихся простолюдинов плетью.
Сам Деми получил несколько ударов по плечу, но, когда его рыцари было хотели наброситься на обидчиков и обнаружить себя, он удержал их.
— Никто не должен знать о нашем присутствии. — остановил негодующих спутников консорт. — Мы здесь — всего лишь люди. И поверьте мне, господа, — с грустной усмешкой добавил Харвей, — каждому из нас будет полезно побывать в шкуре простака.
Его послушались, хотя и с ропотом. Гранарская знать уже привыкла повиноваться Деми, чувствуя в нем господина. Вынесенные толпой на площадь перед собором св. Ключей — кафедральным храмом Альбици — воинственные паломники Харвея едва не были затоптаны теми, кто стремился лицезреть папу, раз в день появлявшегося на крытой галерее собора. Деми увидел лишь крошечную белую точку, двигавшуюся в тени колонн, и только по дружному движению толпы, волной опустившейся на колени, понял, что это Гильдебрант вышел для благословения собравшихся.
День был не простой, и множество людей запрудило площадь, ради того, чтоб увидеть пышную процессию Хельви Гранарской — кающейся королевы, как ее уже прозвали в Альбици, куда она прибыла всего два дня назад.
Затертый со всех сторон зеваками, Харвей стоял, испытывая боль в стиснутых ребрах и пытаясь рассмотреть вступавший на площадь эскорт владычицы Гранара. Ни в чем не изменив себе, королева и здесь ехала на белом иноходце. Гарцующий по булыжникам Пенка вызвал у толпы вздох восхищения. Четверо рослых рыцарей в вороненых гранаррских латах, на крупных черных жеребцах, держали за углы алую шелковую ткань, образующую над головой их госпожи легкий, колеблемый ветром полог.
Следом за ними двигалось гранарское духовенство, предводительствуемое епископом Сальвским. Все священники по случаю покаяния были облачены в черные рясы, подпоясаны грубыми серыми веревками и держали в руках неоструганные кипарисовые кресты в знак смирения.
У двух преграждавших всадникам путь чугунных цепей, Хельви спустилась на землю и дальше двинулась пешком. Папа ожидал ее на ступенях собора, под полукруглыми арками, с изображениями бородатых пророков и ангелов с огненными мечами. Его голова оставалась в тени, но Харвей хорошо представил себе довольную ухмылку на бритом лице Гильдебранта, отсвечивавшем белой старческой щетиной. Папа мог торжествовать: гордая королева Гранара покорно склонялась перед ним.
Деми хорошо видел спокойное, почти безмятежное выражение лица жены, когда Хельви проплывала мимо. Он мог бы сравнить ее чело с чистым безоблачным небом в морозный день. Ни капли тепла. Мягкий профиль королевы, которое Харвей, казалось, знал до мельчайшей черточки, сейчас из-за зачесанных наверх и увенчанных диадемой волос казался чеканным. Консорт узнал этот золотой обруч с крупными аметистами, который сам когда-то прислал жене из Северной Сальвы. Древняя корона монсальватских королев, во всяком случае так Деми называл ее для себя.
Надеть выкопанный из земли языческий венец на церемонию покаяния было настоящим вызовом. Вызовом, о котором из всех присутствующих на площади перед собором св. Ключай знали только двое. Он и она. Шествующая к ступеням гордая владычица и нищий затертый толпой паломник. Королева и ее муж. Сознание того, что их с Хельви сейчас связывает общая тайна согрело Харвея. «Нужно быть полным дураком, чтоб подумать, будто она когда-нибудь покается! — хмыкнул Деми. — Не даром даже в Часослове на миниатюрах у папы из-под тиары выглядывают ослиные уши».
Хельви между тем торжественно прошествовала по живому коридору, образованному глазевшими на нее людьми, и оказалась на ступенях, залитых солнцем. Сопровождавшие ее рыцари опустили свой алый покров и остались внизу. Дальше королева обязана была идти одна. Харвей испугался как бы на таком солнце жене не стало плохо.
Мягкие, точно оплывшие, очертания фигуры ее величества скрыло роскошное платье из темно-лилового бархата с непомерно завышенной талией и длинными складками, расходившимися от самой груди. Но только слепой мог не понять, что королева ожидает ребенка. Харвей вспомнил, с какими скандалами его жена привыкала к своему новому положению, и усмехнулся. Чувство собственного достоинства и достоинство Гранара заставили Хельви совсем иначе вести себя на публике: она несла свое исполненное грядущим величием королевского материнства тело так, словно из милости дарила собравшимся счастье лицезреть себя и еще не родившегося наследника.