Теперь, по прошествии 20 лет, Харвей не осуждал отца. Он понимал, что сам, своей рукой перечеркнул дело его жизни. Вскоре герцог Алейн умер в заточении, так и не дождавшись суда. Говорят, такова была тайная воля короля Дагмара. Но это ведь только говорят…
С тех пор жизнь Харвея оказалась отравлена тонким ядом всеобщего недоверия. Его считали предателем, сыном предателя. Потенциальным мятежником, уже благодаря месту, которое он занимал. Никто не называл молодого Деми своим: ни беотцы, ни жители Западной Сальвы. Для них он был отрезанный ломоть, ничтожный сын их великого и славного герцога, служивший ненавистному Беоту. Даже в Морском корпусе, где Харвей был первым, его очевидный талант признавали сквозь зубы, словно учили будущего врага и не могли радоваться успехам.
Но теперь все было позади: и неприязнь, и недоверие. Славный род Деми вновь занял подобающее ему гордое место. Беотийский флот нанес сокрушительное поражение вековечному врагу — королю Фомариона, хотевшему разорить мирное побережье Винейского залива и сжечь Плаймар. Так, во всяком случае думали все, и Харвей был не исключением. Гордая радость заливала его сердце, он оглядывался на своих соратников, на людей, махавших шляпами по обочинам дороги, и везде встречал восторженные преданные лица.
«Да здравствует Харвей!» «Слава победоносному Деми!!!»
Кавалькада всадников уже въезжала в украшенный флагами центр города. На сердце было легко и весело. Ветер раскачивал железные вывески на домах и трепал потемневшие самодельные штандарты, которые каждый беотиец считал своим долгом воткнуть у себя на крыше.
— Ваше величество, они уже на площади.
Король Дагмар стоял на высоких ступенях перед ратушей в окружении отцов города и по-отечески благосклонно протягивал победителю руки, словно хотел обнять молодого герцога. Но Харвей хорошо знал этикет: если государь может нарушить его, то подданный — никогда. Ему предстояло поцеловать воздух над перчаткой монарха. В Беоте считали неприятным, даже неприличным, дотрагиваться друг до друга, и делали это крайне неохотно, подчиняясь необходимости или порочному влечению, после чего долго и с отвращением мылись. Деми в глубине души был уверен, что когда-то страна пережила большую чуму, память о которой сохранилась не в хрониках, а во всем стиле жизни. Наверное, он со своей привычкой вечно есть немытые яблоки и хвататься голой ладонью за дверные ручки выглядел недостаточно утонченно, хотя в остальном, конечно, вполне соответствовал типу воплощенного беотийского благородства.
Осторожно коснувшись губами замшевой краги короля, Харвей отступил на шаг, поскользнулся на мокрых от дождя ступенях, у него закружилась голова, почерневшее небо в прорывах облаков понеслось с невероятной быстротой, а гул ликующей толпы на площади превратился в злобное улюлюканье: «На веревку его!» «На веревку предателя!» «Да здравствует Дагмар, наш отец и защитник!»
Лорд поднял глаза и увидел, как из улыбающегося открытого рта короля выскочила белая мокрая мышь…
* * *
— Вы можете привести его в чувства? — с досадой осведомилась Этгива у тюремщиков. — Мне надо с ним поговорить.
— Можно облить его. — предложил второй, тот что был пониже и поживее. — Позвольте, мадам.
Этгива успела отскочить, когда вода рывком была просто выброшена из ведра на узника. Харвей едва не захлебнулся от неожиданного ощущения. Он вскочил на соломе и уставился перед собой широко раскрытыми невидящими глазами.
— Кто здесь?
— Твой кошмар. — сухо расхохоталась старуха. Ее жесткие, словно костяные, пальцы вцепились ему в подбородок и с силой тряхнули голову Деми. — Ну? Узнаешь меня?
— Ваше Величество? — только и мог произнести он. — Что вы тут делаете?
— Совершаю вечерний моцион. — хмыкнула королева. — Я пришла к тебе.
Харвей помотал головой, чтоб избавиться от остатков сна, терзавшего его в лихорадке.
— Что вам от меня надо? — через силу выговорил он, глядя в восковое лицо гостьи.
— Мы решили тебя женить, мальчик.
Деми показалось, что и ведро воды, и Этгива — продолжение его кошмара — не более того.
— Женить? — машинально повторил лорд. — Вы бредите, мадам?
— Ничуть. — возразила женщина. — У тебя ведь есть невеста. Вы с нею обручены. Ну вспоминай! Вспоминай!
— Я не понимаю вас, мадам. — оборвал ее узник. — О ком вы говорите?
— О королеве Гранара Хельви Рэдрикон. Она скоро приедет сюда.
— Куда? В тюрьму?
— Я рада, что ты не теряешь чувство юмора. — кивнула Этгива. — К делу. Я говорю о ее приезде в Плаймар и о том, что мы сделаем тебя королем Гранара.
В камере повисла долгая тишина. Наконец, узник не вполне уверенно осведомился:
— Неужели положение столь серьезно?
— Ты догадлив. — подтвердила старуха. — Скажу только, что король Фомариона Арвен Львиный Зев сделал этой гранарской сучке предложение, и ты — прекрасный способ помешать воссоединению врагов Беота. Так что давай договоримся.
Харвей по привычке попытался поднять правую бровь, но она была рассечена, и молодой лорд только поморщился.
— Это выгодная сделка. — Этгива похлопала его палкой по плечу. — Я скажу тебе, что ты должен делать, ты дашь согласие и можешь убираться отсюда. Надеюсь, ты хочешь домой?
Лорд Деми молчал дольше, чем она ожидала.
— А если я не соглашусь? — наконец, произнес он, глядя своей гостье в глаза.
Королева выдержала этот тяжелый взгляд.
— Умный мальчик. — прошептала старуха. — Ты обо всем догадался, правда?
Герцог коротко кивнул.
— Вы хотите посадить меня на трон в Гранаре, а потом выворачивать наизнанку, как вам здесь захочется. — он усмехнулся. — Вы думаете, у меня не богатый выбор: положить голову на эшафот за преступления, которых я не совершал, или надеть на нее корону за заслуги, которых у меня нет, — молодой лорд криво улыбнулся, — Я вырос далеко от Гранара, почти не знаю страны, ничего к ней не чувствую… Говорят, там люди лучше. Не думаю. Люди везде — дерьмо. Но даже они не заслуживают такого короля, которого соседи смогут выкручивать, как прачка мокрое белье.
Этгива пожала плечами.
— У тебя нет выхода. Если тебя не увезут отсюда прямо сейчас, ты не жилец.
— Выход есть всегда. — спокойно возразил Харвей. — После всего, что вы со мной сделали, я предпочитаю сдохнуть здесь. От лихорадки или на дыбе — все равно.
— Ты дурак. — сухо сказала старуха. — И ты забываешь одну деталь, — она помедлила, — у тебя есть сын. От первого, как теперь выясняется, незаконного, брака. Сколько ему? Пять? Семь?
Харвей задохнулся.
— Вы не посмеете.
— Посмеем. Тебе ли этого не знать? — деловито отозвалась вдовствующая королева. — Хочешь увидеть его на дыбе вместо себя? Отвечай! — она подняла палкой подбородок герцога. — Я заставлю тебя делать то, что мне надо. Не доставляй ему новую боль. Ведь он и так потерял мать. Зачем ребенку становиться круглым сиротой? К тому же нищим. Ведь твои владения конфискуют, как имущество государственного преступника.