Белор Белянка, как еще называли западно-сальвскую владычицу, чуть ли не со страхом взирала на крошечную принцессу, которой предстояло стать женой ее сына. Что-то еще ожидать от дочери и наследницы Рэдрика — этого решительного жестокого человека, который видит смысл своей жизни в полном освобождении Монсальвата? Любой ценой. Говорят, не смотря на свою тщедушность, он может гнуть железные подковы одним усилием воли. Хорошо это или плохо? Белор не знала. О ее муже барды пели другое: «Если осенние листья превратятся в золото, а морская пена в серебро — Дести раздаст их людям». Что как дочь Рэдрика унаследует характер отца? Каково-то придется ее нежному мальчику с женой, воинственной, как сама рыжая королева Эйфа?
Ничего доброго она не могла унаследовать и от матери-фаррадки. Разве кровь беназарских султанов учит смирению? Серые с поволокой глаза герцогини перебежали на фигуру встречавшей их супруги Рэдрика. Все еще изящная, хотя и слегка располневшая королева Айлика, или Айлиль, как ее звали до крещения, стояла рядом с мужем, время от времени бросая по сторонам быстрые взгляды своих неподражаемо-черных, глубоких, как ночные озера, очей. На ее круглом нежно-оливковом лице, более смуглом, чем считалось приличным при сальвских дворах, отражались довольство и приветливость. Мужчины находили ее «что надо». Белор опять не знала, как объяснить их вкус. Будь она кавалером, она бы никогда не выбрала… Как-то еще будет Харвею с тещей-фаррадкой, загнавшей обратно за море собственную родню?
Герцогиня преувеличивала. Королева Айлика, мягкая, но гордая и скрытная по натуре, конечно, не прогоняла своей родни из Гранара. Просто в борьбе Рэдрика за свободу его земель она всецело встала на сторону мужа, именно так понимая семейный долг. Как все неофиты, ее величество была ревностна в вере, посещала с паломничеством святые места, делала богатые вклады в монастыри и воспитывала дочь в строгой набожности. Впрочем, в Гранаре, среди общей для всех сальвов чувственной, почти болезненной религиозности и не могло быть иначе. Там, где дети с молоком матери впитывают догмат о триединстве, даже бывшая агарянка станет святой!
Третья дочь Фаррадского султана Салеха ибн Раффида, Колебателя Вселенной, строителя блистательного Беназара, Айлиль была с богатым приданым выдана семь лет назад замуж за молодого короля Гранара, в знак высочайшего благоволения сюзерена к даннику, считавшему себя фактически рабом. Это был первый год правления Рэдрика, и Красная Шея еще не успел показаться фаррадцам во всей красе.
Жену он принял равнодушно, поскольку не мог отказаться. Но обстановка в Гранаре уже накалялась, и Айлиль почувствовала это с первого же дня. Она была до глубины души потрясена, когда увидела, как, по непреложному закону, установленному завоевателями, любой гранарец-христианин должен был опуститься на колени перед любым мусульманином-фаррадцем, даже герцог перед конюхом. Поэтому в присутствии послов беназарского дивана придворным Рэдрика вообще нечего было делать стоя, впрочем, как и самому королю. Гранарцы исполняли старый обряд с таким подчеркнутым презрением, что сразу становилось ясно, как они ненавидят Фаррад.
Айлиль несколько минут с испугом следила за унижением своей новой семьи, а потом, откинув с лица тонкий муслин и подобрав кричащие по беназарской моде юбки, так что видны стали ее алые атласные шальвары и золотые браслеты на щиколотках, тоже опустилась на холодные мраморные квадратики пола.
Когда фаррадский посол попытался втолковать принцессе, что она неверно поняла происходящее и ее, как плоть от костей сынов Пророка, не касается ритуал смирения перед победителями, женщина тихо, но твердо возразила:
— Отец отдал меня неверным, не смотря на мои мольбы разрешить хотя бы не менять веру. Беназар навечно оставил след на моих очах, но теперь мой дом здесь. И раз вы приходите сюда с унижением для моих близких, значит унижаете и меня.
Так Айлиль понимала верность. Ее отдали и продала, теперь она должна стать другой. Рэдрик, как и все его придворные, хорошо понимал по-фаррадски.
— Ну, по крайней мере мне не придется тащиться к брачному ложу на коленях. — с усмешкой обратился он к конетаблю Филиппу д’Орсини.
— Госпожа Айлиль должна как можно скорее креститься. — серьезно отозвался тот. — Кажется, она станет вам достойной супругой. Если оставить ее в лоне магометанства, права ваших наследников будут спорны.
— Дело решенное. — с неудовольствием бросил Рэдрик. Ему, наоборот, хотелось бы чуть потянуть с переменой веры для жены. Восстание в Гранаре было почти готово, а после… Может, он будет совсем не прочь прогнать фаррадку и взять в супруги любую из христианских принцесс. Пока дочь султана Салеха не крещена, брак легко расторгнуть…
Но уже на следующее утро после свадьбы резкий и циничный Рэдрик сам потащил жену к купели. Он больше не помышлял ни о ком другом. Нежная Айлиль, которую лишь наполовину можно было назвать фаррадкой, поскольку ее мать, вторая жена ибн Раффида, поднялась до положения султанши из низкой доли южно-гранарских рабынь-наложниц, обладала мягкой, как топленое молоко кожей, лунным тягучим телом и синими, а не черными очами, спокойными, как море в беззвездную ночь.
Получив строгое и развращенное гаремное воспитание, юная принцесса была женщиной во всем, оставаясь девственно чистой. При нетронутом целомудрии она, как и подобает дочери Фаррада, знала тысячи способов доставить мужу наслаждение плоти и трепетала перед брачным ложем, как молодой воин перед первым боем, содрогающийся от нетерпеливого желания опробовать свое искусство на настоящем противнике.
Такую жену Рэдрик не отдал бы никому на свете. Плывущую, легкую, как перо на ветру походку королевы Айлики воспели поэты, хотя сама юная госпожа смеялась, уверяя, что в Беназаре так ходят даже на рынок. Ее пленяла незнакомая свобода гулять с открытым лицом и шеей, сидеть с мужем за одним столом, право ездить верхом и подавать голос первой, если что-то очень хочется спросить. Порывистый Рэдрик, в котором за внешней грубостью она открыла золотое сердце, навсегда покорил жену тем, что не позволил ей в первую брачную ночь раздеть и разуть себя, а сам начал с того, что поцеловал ей руку. Будто она являлась главой семьи!
Айлика была слишком хрупкого телосложения, и после первых родов доктора прямо сказали королю, что больше детей у него не будет. Счастье, еще что спасли и крошку Хельви, и ее мать! Рэдрик мог развестись с женой из-за бесплодия, но не сделал этого. Вот еще! Все и так прекрасно устроилось: его Хельви выйдет замуж за сына Дести, объединив две древние династии монсальватских владык.
«Я всегда мечтала о мальчике, — думала Айлиль, разглядывая маленького лорда Деми, сидевшего в седле перед отцом. — Это хорошо, что Харвей станет теперь расти вместе с Хельви, и Рэдрик сможет возиться с ним. Мужчинам всегда хочется иметь сыновей, а я не смогу ему больше никого подарить. Надо же, какой конопатый! А лицом похож на мать».
Хельви широко распахнутыми глазами смотрела на приближавшихся гостей. Это были рослые, очень красивые люди с куда более светлыми волосами и глазами, чем у гаранарцев. Там, на западном побережье Гуарха, народ не смешивался с фаррадцами. Но их кожа — тонкая, бледно-розовая, словно не знакомая с солнцем — насмешила принцессу. «Они похожи на молочным поросят!» — подумала девочка.