— Держись поближе к моему сыну, — проблеял над самым ухом козлоногий. — И увидишь, что все устроится.
— А кто твой сын? — озадаченно переспросила синдийка.
— Конечно Элак! Тупица! — возмутился Хозяин Леса. — Такой слепоты я не ожидал даже от тебя!
Элак мыл ноги на берегу ручья. Он утомился за день и хотел, чтобы его оставили в покое. В душе юноши росла уверенность, что он приближается к какому-то важному рубежу. Приближается вместе с караваном царя, но событие это будет иметь значение лично для него. Он не останется сторонним наблюдателем.
Что именно должно произойти, Элак не знал. Но чувствовал, что волшебный срок службы смертной женщине, после которого сын леса станет Царем Леса, истекает. По капле. Как вода в часах.
Кровь Диониса — Великого Ловчего Душ — бродила в нем, словно старое вино в дубовой бочке. Той самой бочке, на которой когда-то восседал его козлоногий родитель Пан. Элак нуждался сейчас в его совете. Он подошел к черте и боялся переступить за нее. Более того — не знал, как это сделать. Если бы боги время от времени давали хоть какие-нибудь пояснения!
Сильный удар в спину сбил Элака в ручей. Он до пояса искупался в ледяной воде и с гневным возгласом обернулся назад.
— Что за шутки! — Готовая сорваться брань застыла у него на губах.
Огромный золотой зверь, чья шкура от загривка до самого хвоста уже была подернута сединой, стоял на берегу, держа в лапах новый снежок и готовясь заткнуть им рот неучтивому сыну.
— Не ждал меня? — осведомился Пан.
Элак очумело мотал головой.
— А должен был чувствовать мое приближение, — укорил Хозяин Леса.
— Я чувствовал… — попытался оправдаться юноша.
— Я знаю, — перебил Пан. — Твое время подходит. Слышишь толчки крови?
— Да, — кивнул Элак, с ужасом ощущая, что в присутствии божественного родителя кровь действительно пошла толчками, останавливая и снова подгоняя его сердце.
— Привыкай, — кивнул Пан. — У нас все иначе, чем у людей. Мы — счастливые порождения Диониса — либо мчимся по лесу в буйном веселье, либо мертвы, как земля под снегом. Чтобы жить, надо умирать.
Элак испытал страх. «Умирать» — это не «умереть». Раз и навсегда. Это уходить и возвращаться, сохраняя надежду на жизнь.
— Мы переходим черту, танцуя, — подтвердил его мысли Пан. — Прыжок туда. Прыжок обратно. Ты меня понял?
— Кажется, — неуверенно кивнул Элак. — Значит, я скоро умру?
— Для тебя это не имеет значения, — тряхнул рожками Хозяин Леса. — Важно другое. Такие, как мы, помогают возрождаться всем остальным. Менять платье. Сбрасывать обветшавшие листья. Мы не зря скачем между мирами. Наша кровь — та нитка, которой они сшиты.
— Я не понимаю…
— Речь о царе, — подсказал Пан. — Он задумал опасное путешествие. Но без тебя ему не завершить круг. Дорогу туда Делайс пройдет сам. У него достанет мужества. А вот ворота обратно ему откроешь ты.
Юноша в испуге смотрел на козлоногого родителя.
— Я объясню тебе, что ты должен сделать, — подбодрил его Пан. — Ты же хочешь наследовать мою Зеленую Корону?
Сны, которые приносит северный ветер, всегда беспокойны. Борей подчинен Аполлону, а лучник из ледяной страны умеет набить его колючими иголками страхов и сомнений. В эту ночь Бреселида видела солнечного бога словно издалека. Он маячил за сплошной пеленой снега, и «амазонка» чаще слышала его голос, чем различала фигуру.
— Не надо бояться за царя, — прежде всего, потребовал гипербореец. — Страх помешает тебе действовать правильно.
— Но он сгорит! — попыталась возразить Бреселида.
— Молчи и слушай, — шикнул на нее Феб. Раньше он никогда не говорил с ней так раздраженно. — Смерть не имеет значения. Он вернется.
— Но…
— Если ты все сделаешь, как надо, — гнул свое Аполлон. — Возьми пепел царя после всесожжения. Не перепутай. Это важно. Жрицы будут стараться всучить тебе чужие останки.
Бреселида прижала пальцы ко лбу. Кожа была раскаленной в самой середине, между бровей, а вокруг ледяной.
— Во время ритуала, — продолжал гипербореец, — не позволяй никому оборвать страдания царя на костре. Сделай это сама. Моим Золотым Серпом. — Он извлек из-под плаща проклятое оружие, которое уже послужило причиной смерти Фарнака. — Если убийство жертвы совершит одна из «милосердных» жриц Долины Духов, она навсегда прикует душу царя к этому месту. Делайс станет камнем. Там много таких валунов.
Бреселида замотала головой. Она не могла поднять руку на «живого бога».
— Пепел положишь в Золотую Колыбель Трехликой, — не обращая внимания на ее протесты, продолжал Феб. — Дальше от тебя уже ничего не зависит.
— Но где я найду Колыбель? — едва не заплакала «амазонка». — И как до нее добраться?
— В Трехглазой пещере на Святом Камне, — последовал ответ. — Положись на Нестора. Грифоны чуют сокровища. Надеюсь, что даже такой ученый сухарь, как он, не утратил природного нюха на золото. — Феб усмехнулся. — Ты же следи только за тем, чтоб мальчик-пан сопровождал тебя до самой Колыбели. А потом исполни с ним то, что уже сделала с Делайсом.
— Нет! — закричала Бреселида. — Ты заставляешь меня убивать друзей!
— Любимых, — поправил Феб и растворился в сияющей снежной круговерти.
Когда Бреселида проснулась, Золотой Серп лежал на пожухлой траве и тускло поблескивал каплями воды от растаявшего ночного инея.
В ту же ночь Аполлон имел беседу с царем. Но о чем они говорили, навсегда осталось тайной. На следующий день караван достиг Долины Духов. Еще издалека можно было различить черные клубы дыма, поднимавшиеся над ней. Всесожжение продолжалось неделю, не останавливаясь ни на миг. Ничего величественного в нем не было. Паломники подвозили животных, выпачканные сажей жрицы раскладывали костры.
Скот горел живьем, и над долиной стоял неумолчный разноголосый вой. Ревели быки, захлебываясь, кудахтали куры, с надрывавшей душу тоской ржали, обезумев от ужаса, лошади.
— Если б я выбирал место смерти, — хмыкнул Делайс, — то нашел бы что-нибудь повеселее.
— Я слышу флейту, — удивился грифон.
Действительно, среди адского гвалта можно было различить тонкий свист. Жрицы играли жалобные гимны на полых костях с высверленными дырочками. «Так начиналась музыка». Бреселида уже привыкла, что Феб в любую минуту может заговорить у нее в голове. «Теперь ты знаешь, как страшно было тогда?» Меотянка поняла его. Солнечный лучник говорил о временах, когда подобные святилища не прятались по горам и непроходимым чащобам, а выставляли себя напоказ. «Люди не хотят вспоминать, что такие места существуют, — шепнул гипербореец. — Но они есть, независимо от того, знаем мы о них или нет».