— Ваше сиятельство, — Орлов неловко поклонился начальнику. — Полагаю, произошла ошибка. Где я? В чем меня обвиняют? Почему схватили и заперли здесь? — он уже знал, что будет молчать обо всем, связанном с великой княгиней. Лучше умрет, чем разожмет зубы. А потому решился тянуть время, чтоб разузнать побольше.
— Какая ошибка? — Красные свиные глазки Шувалова хитро прищурились. — Никакой ошибки нет. Ты здесь, чтоб не дай Бог не быть в другом месте.
— Ваше сиятельство говорит загадками, — машинально отозвался Орлов, глядя на красное от духоты лицо начальника и прикидывая, скоро ли тот сорвется на крик.
— Ты был с ней! — Заорал граф.
— С кем? — Гришан и глазом не моргнул.
— Сам знаешь.
— Видит Бог…
— Не гневи Бога! — Его сиятельство воздел руки вверх и провел толстыми пальцами по потному лицу.
— Был?
— Не возьму в тол, о чем вы? — «Да что он так бесится, словно у него шило в заднице?»
— Был! Был!! Был!!! — Иступлено завопил граф, топая ногами.
Григорий никогда не видел своего начальника в таком состоянии. «Эка расходился!»
— Да с кем, сударь мой? Почем мне знать, коли вы не говорите?
— Собака! — Прохрипел Петр Иванович, — Глумишься? Ужо тебе!
Из-за дверей по его зову явились два дюжих лакея и разом набросились на Орлова. Будь Гришан здоров, он бы мигом разметал их, но после удара по голове Орлов плохо держался на ногах. Ему заломили руки, приперли к стене и пару раз крепко дали под дых.
— Будешь отвечать, кобель подзаборный? — В голосе Петра Ивановича звучало разраженное торжество.
Григорий мотнул головой.
— Еще, — потребовало начальство.
Орлову врезали по зубам.
— Был с ней?
— Нет.
— Ноги выдерну!
Удары градом сыпались на беззащитную голову Гришана.
— Был?
— Да с кем? — Возопил несчастный адъютант.
— С этой шлюхой! — Шувалов четь лбом об стенку не стучался. — С этой грязной потаскушкой, на которой…
«Это он о ком?» — Поразился Григорий.
— Да знаешь ли ты, сопляк, — продолжал граф, брызгая слюной, — что я вожусь с ней, только ради развлечения! Как с обезьяной в бубенцах! А ты… ты… смел обмануть меня! Елена…
«Так он о Ленке?» — Дикость происходящего дошла до Орлова не сразу. Зато потом Григория скрутил такой хохот, что лакеи едва удержали его у стены, иначе он бы рухнул на пол.
— Так ты был с ней? — Озадаченно спросил Шувалов.
У адъютанта началась истерика.
— Да, да, да! — Он хохотал, захлебываясь и выплевывая кровь на пол.
Признание, сделанное вдруг с такой легкостью, еще больше разозлило Петра Ивановича.
— Шельмец! — Шувалов выпростал из кружевного манжета руку и несколько раз ударил Григория по щеке, чтобы привести в чувства. — Неблагодарное отродье! Я вытащил тебя из дерьма. Отмыл, одел, дал жалование! А ты… А ты измазался об эту гулящую бабенку!
«Кого он к кому ревнует?» — мелькнуло в голове у Орлова.
Граф задержал ладонь на его взмокших волосах и вдруг, резко сцепив пальцы, дернул голову адъютанта наверх, глядя в красивое, перекошенное от боли лицо.
— Что же ты наделал, Григорий? — Почти мягко произнес он. — Я хотел быть твоим другом, покровителем, помогать тебе продвигаться наверх, следить за твоими успехами…
Орлов был готов поклясться, что начальник сейчас зарыдает.
— Если ты поклянешься мне оставить графиню Елену, забыть ее. — Шувалов шмыгнул губчатым носом, — вести себя примерно, благодарно, с почтением, — он снова заглянул в лицо Григорию, и на этот раз взгляд его сонных глазок был почти просительным, — я забуду все, — граф вытянул из кармана чудовищных размеров платок и шумно высморкался, — мы немедленно поедем домой…
«А хер тебе», — подумал Григорий.
— Если же нет, — продолжал граф, задетый молчанием узника. — На тебя наложат оковы, и ты неделю проведешь здесь на одной воде без хлеба. Потом тебя отправят в Пруссию, в действующую армию.
— Да хоть в Африку, — взорвался Гришан, — только бы подальше от твоих лап!
Граф сделал лакеям знак, и они оттащив наглеца от начальника, качнули и со всей силы ударили его об стену.
— Хам, отродье хамово, — констатировал Петр Иванович, выходя.
Григорий ненадолго потерял сознание, а когда пришел в себя, услышал стук молотка по железу возле своих ног. Руки уже были скованы. Один из лакеев подтянул цепь, шедшую от наручников, перекинул ее за чугунный крюк, торчавший в потолке, и стал медленно подтягивать узника так, чтоб его тело повисло в воздухе. Из-за низких сводов камеры поза была особенно неудобной. Руки завернуты за спину и вздернуты вверх, спина сильно согнута, ноги не касаются пола.
— Э-э, мужики, — окликнул их Орлов. — А если я помочиться захочу?
— Ссы в штаны, — процедил один из лакеев и, отряхнув ладони, сделал товарищу знак выходить.
Но второй, видимо, помягче, скривил рожу в ободряющей ухмылке.
— Потерпи, братец, — шепнул он Григорию. — Больше трех дней тебя граф здесь держать не станет. Дело не законное. Я сам слыхал, как он в карете жаловался.
— Идем, идем, — поторопил его приятель. — Не распуская язык. Не ровен час сам здесь окажешься.
Григорий опустил припухшие веки, и красная муть медленно поплыла у него перед глазами.
* * *
— Вы так легко изъясняетесь по-немецки и торчите здесь? — Новый шеф конногвардейского полка принц Георг Голштинский с негодованием воззрился на каптенармуса. — А я двух слов понять не могу из докладов ваших невежественных офицеров! Идете за мной, мальчик. Надеюсь, вы из хорошей семьи? Мне запрещено брать в адъютанты мещан.
Потемкин заверил, что он дворянин и упомянул об университете.
— Manifik! Manifik! Не знаю уж какие тут у вас университеты, — голштинец презрительно скривился, — но вас явно учили не баварцы!
Через день было подписано новое назначение.
А еще через день Георг отправил молодого адъютанта к графу Петру Шувалову с докладом о состоянии зимнего обмундирования полка. Надвигались холода, и кому как не бывшему каптенармусу знать, что конногвардейцы лишь на треть укомплектованы теплыми перчатками, а о сапогах на меху забыли с начала войны. Лошади болеют из-за недостатка фуража, сбруя раздрызгана, попон нет.
Граф Петр Иванович на правах откупа занимался военными поставками, но поскольку сейчас почти все отправлялось в действующую армию, глупо было рассчитывать, что расквартированным в столице полкам что-то перепадет. Живы? Не под пулями? И ладно.