— Варшава — деревенские захолустье! — С горечью воскликнул посол. — Ни театров, ни музыки, ни приятного общества… Все на свете превращается в провинцию, если рядом нет вас!
— Стась, — доверительно произнесла женщина, — лесть не приносит удовлетворения, когда ее замечаешь. — она аккуратно сняла руки любовника со своих плеч и отстранилась от него. — Вам пора идти. Мы и так очень неосторожны.
— О нет, — взмолился он. — Неужели вы не подарите мне эту последнюю ночь?
— Вы чересчур настойчивы, — дама встала. — Прощайте, дорогой друг. Помните, что мое сердце всегда с вами, и я никогда вас не забуду.
— Като, — кавалер тоже встал, — я вижу, вы прогоняете меня. Я повинуюсь, но скажите мне только одно слово…
Даже лежа за скамейкой, Алехан почувствовал, что женщина еле сдерживает раздражение.
— …Это ведь не из-за того гвардейца? Помните?
— Не помню, — покачала головой Екатерина.
Казалось дипломат вот-вот потеряет самообладание. Он взял ладонями лицо своей возлюбленной и поднял к себе.
— Не лгите. О, не лгите мне. Умоляю вас! — Прошептали его губы. — Скажите мне правду. Вы ведь не из-за него стали такой чужой и суровой?
— Я не понимаю, о ком вы говорите, mon ami, — ясным искренним голосом отозвалась великая княгиня. — Моя душа, как и прежде, полна вами. Уезжайте и возвращайтесь так скоро, как только сможете.
— Надеюсь на это, — прошептал Стась, наклонившись и касаясь ее губ.
— Прощайте, — она не задержала его, чтоб продлить поцелуй, и не вспыхнула, как бывало прежде.
Екатерина проводила взглядом стройную фигуру посла, мелькнувшую за кустами, и вновь опустилась на скамейку. Ее душили рыдания.
Несколько минут Алексей сдерживался изо всех сил, но тело от лежания на сырой земле затекло. Он попытался неслышно повернуться на другой бок и непроизвольно застонал.
Женщина вскочила, как ошпаренная. Орлов видел взметнувшийся желтый шелк ее платья и почувствовал обдавшую его волну жасминового аромата.
— Кто здесь? — Ее голос дрожал от испуга.
И все же она не убежала. «Смелая», — отметил про себя Алехан.
— Кто здесь? — Повторила дама, заглядывая под скамейку. — Что с вами?
— Мадам, — еле слышно прошептал Орлов, — молю вас, не привлекайте внимания. Меня хотят убить. — Дальше он говорить не мог, потому что кровь, сочившаяся из раны на щеке, набралась в рот.
— О, Боже! — Дама наклонилась к нему, и Алексей почувствовала, что она довольно крепко вцепилась в его руку. — Ну, вылезайте же! — пыхтя и отдуваясь, потребовала она. — Помогите мне вас тащить. Я сама не справлюсь — вы тяжелый.
— Что вы хотите делать? — Потрясенно выдохнул Алехан. — Оставьте меня, мне больно! — взвыл он, когда раскрасневшаяся от натуги женщина в очередной раз рванула его за плечо.
— Main Got, какой остолоп! — Возмутилась новая знакомая. — Я хочу помочь вам добраться до людей. Вон Монбижон, там вам помогут.
— Только не в Монбижон, — взмолился Орлов, уже выбравшийся ползком из-под скамейки и теперь с трудом поднимавшийся на ноги.
— Почему? — Женщина оказалась на редкость сильной. Она легко подхватила руку Алехана и перекинула ее себе через плечи. — Ну же! Говорите, это отвлечет вас от боли.
— Там, — Алексей перевел дыхание и попробовал сделать несколько шагов, — там голштинские гвардейцы. Это они меня… — он поскользнулся, но женщина удержала его.
— Не бойтесь. — Орлову показалось, что спутница улыбается. — Со мной вас никто не тронет, я великая княгиня.
Алексея поразило, как она просто говорит о себе.
— Идемте, идемте, не останавливайтесь, — подбодрила его Екатерина. — Вы же не на вахтпараде, чтоб застывать передо мной на вытяжку!
Орлов кивнул и снова двинулся вперед, острейшая боль в щеке заставляла его смотреть только перед собой. Великая княгиня оказалась на редкость терпелива. Она останавливалась всякой раз, когда Алексею надо было перевести дух. Орлову вдруг пришло в голову, что цесаревна вовсе не думает о своем платье, на которое капала его кровь. Екатерина развязала газовую косынку, покрывавшую плечи, скомкала ее во внушительный мягкий шар и протянула Алексею, чтобы закрыть щеку.
— Испорчу, — буркнул он, все же принимая платок и прикладывая его к лицу.
Алехан не помнил, как они добрались до маленького квадратного пруда под окнами Монбижона, как обогнули желтые стены дворца и оказались у темных дверей с медным молоточком. Не взяв его, Екатерина изо всей силы заколотила ладонью по створке. Создавалось впечатление, будто она хочет, чтоб ее услышали, но не все в доме, а только те, кто находится в сенях.
За дверями завозились, задвигали засовами, и сонная девка в накинутой на плечи цветастой турецкой шали впустила ее высочество внутрь.
— Ступай, Марфа, позови мужа, — деловито распорядилась великая княгиня.
Горничная, зажав от испуга рот ладонью, метнулась куда-то вглубь, пот темную дубовую лестницу, и вскоре Алексея подхватили чьи-то более сильные, чем у цесаревны руки. Камердинер Екатерины Василий Шкурин с помощью своей жены и великой княгини понесли теряющего сознание Орлова в соседнюю комнату.
Алексей чувствовал, как его положили на кровать. Душная темнота внутренних покоев кое-где разрывалась слабыми огоньками свечей. Перед глазами Алексея эти блестящие искры пустились в пляс, его голова стукнулась о подушки, набитые камнями. Сознание то гасло, то вновь вспыхивало.
Он видел, как в комнату вошел невысокий, гладко выбритый человек в шлафроке, накинутом на ночную рубашку и, едва взглянув на Алексея, зацокал языком.
— Карл Иванович, — обратилась к вошедшему Екатерина. — Умоляю вас, осмотрите этого юношу. Он лежал в саду. Ему нужен врач.
— Врач здесь, — коротко бросил бритый и, закатав рукава, подступил к кровати. — Марфа, воды! Света побольше.
— Да не гремите же! — Взмолилась Екатерина. — Вы разбудите великого князя. Я не хочу объяснений.
— Разбудить великого князя нет никакой возможности, — заявил врач. — Он пил рейнвейн со своими голштинскими цирюльниками и выпил много. Меня вызвал к нему капрал Люнефельд, сказал, что царевичу плохо, а когда я приехал, он уже спал и сильно храпел.
Великая княгиня прыснула в кулан, а Алексей снова потерял сознание. Когда он опять пришел в себя, доктор уже заканчивал накладывать шов на его щеку.
— Он будет жить? — Спросила великая княгиня.
— Конечно, — уверенно отозвался врач. — Но шрам останется навсегда.
— Жаль, — протянула Екатерина. — Красивый юноша. И глаза у него совершенно греческие.
Это было последнее, что слышал Алексей.
* * *
Он очнулся только через несколько часов и обнаружил, что его перенесли на канапе, поставленное за высокими китайскими ширмами, отделявшими дальний угол комнаты. Утреннее солнце уже зажглось малиновым светом над черной стеной дальних елей, росших к западу от дворца.