– Ты самый такой, как надо, – сказала Вера. Гриша посмотрел на нее недоверчиво. – Ведь ты такой, какой нужен папе, правда?
– Правда… – удивленно протянул он. – Я папе нужен.
– Вот видишь! Значит, ты самый такой и есть.
Никогда еще неправильные, неуклюжие фразы не звучали в ее устах так убедительно! Слова приходили сами, настолько к месту и кстати, что она была уверена в их правильности и не искала других.
Уложив Гришу в кровать, Вера села рядом на ковер и взяла книжку, которая лежала верхней в высокой стопке. Это оказался «Маленький принц» Экзюпери. Вера начала читать знакомые с детства – сначала своего и Сашкиного, потом Тимкиного – страницы про слона и удава, про планету и розу.
– Тебе не очень грустно про Маленького принца слушать? – оторвавшись от книги, спросила она.
– Нет, – покачал головой Гриша. – Он ведь тоже был какой-то не такой. А взрослый летчик его все равно полюбил. Как меня папа.
– Конечно, – кивнула Вера. – И вообще, не обращай внимания, если тебе кто-нибудь будет эти глупости говорить – будто бы ты какой-то не такой. Моему сыну знаешь сколько раз это говорили? Тысячу раз! А он никого не слушал.
– И что? – с интересом спросил Гриша.
– И писал стихи. Очень хорошие.
– Самые настоящие стихи? – с изумленным придыханием выговорил он. – Как Сказка о мертвой царевне?
– Самые настоящие, – улыбнулась Вера.
– А вы мне их покажете?
– Обязательно, – кивнула она. – Только потом. А сейчас постарайся заснуть, ладно?
Уснул он быстро – Вера и трех страниц про Маленького принца прочитать не успела. Когда Гриша спал и его глаза с их недетским выражением были закрыты, лицо у него становилось каким-то совсем беспомощным. У Веры сердце сжалось от острой жалости к этому ребенку с его хрупкой взрослостью, и умершей прошлой зимою мамой, и непонятными братьями… Что же должен чувствовать его отец, если при взгляде на Гришу так сжимается сердце у нее?
И что так сильно, так неодолимо притягивает ее к его отцу, которого она совсем ведь не знает?
Вера взглянула на жутковатую картину перед Гришиной кроватью – змеились по холсту темные линии, теснились ослепительные пятна – и на цыпочках вышла из детской.
Из Мишиной комнаты по-прежнему не доносилось ни звука, хотя под дверью лежала на полу полоска света. Вера постояла у двери, надеясь, что хозяин комнаты как-нибудь заявит о своем существовании, но вскоре поняла, что стоит здесь впустую.
Она ничего не знала о Мише, не могла даже вспомнить, как он выглядит. И явно не стоило ожидать, чтобы он подсказал ей, что делать дальше. Оставалось только дождаться Антона – Вера была уверена, что хотя бы к утру он придет домой.
Общей комнаты в квартире не было, а входить в комнату Павла ей было неудобно. Она только заглянула в ее приоткрытую дверь, когда проходила мимо по коридору. Его комната дышала тем же аккуратным неуютом, что и вся квартира.
Вера вернулась в кухню, села к столу, на котором после поспешного ухода бабушки еще не остыл чайник. На другом столе, рядом с плитой, лежала открытая пачка «Макфы». Наверное, бабушка собиралась приготовить ужин. Вид этих макарон, очень домашних, которые и сама она любила, и Тим любил, подействовал на Веру как-то успокаивающе.
Но тут она вдруг осознала, что находится ночью в чужой квартире, прислушивается, не проснется ли от своих ночных страхов маленький мальчишка, и ожидает мальчишку постарше, который влип в неприятную историю, и пытается понять, чем ему можно помочь. И, главное, все это кажется ей таким естественным, словно иначе и быть не может. Хотя каких-нибудь три часа назад она и не думала ни о чем подобном.
При этом у нее не было ощущения, что она делает все это с какой бы то ни было целью, – было лишь ощущение правильности каждого шага. Вся ее интуиция, до сих пор молчавшая, всколыхнулась в ней, встрепенулась, как что-то давно забытое – настолько забытое, что казалось уже и небывшим. Забытость эта тревожила Веру: она не могла понять, когда и из-за чего это ощущение возникло у нее впервые, с чем было связано тогда. Кажется, это было, когда она…
Открылась и осторожно прихлопнулась входная дверь. Свет в прихожей не зажегся. Вера встала с табуретки и бесшумно вышла из кухни. Все посторонние мысли тут же вылетели у нее из головы.
Антон сидел в прихожей на обувной тумбочке и расшнуровывал кроссовки. В том, что он не сбросил их на ходу, даже с неразвязанными шнурками, как обычно делают пятнадцатилетние мальчишки, чувствовалось такое безнадежное уныние, что никакие объяснения в общем-то уже не требовались.
Антон поднял голову и увидел Веру.
– Ого! – Он по-дворовому прищурился и процедил: – Не по-онял… – И тут же его лицо изменилось: по нему пробежал испуг, даже веснушки побледнели, и дворовый прищур сразу исчез бесследно. – Отец приехал? – спросил Антон.
– Нет, – усмехнулась Вера.
По лицу Антона точно так же, как испуг, пробежало облегчение. Веснушки стали яркими снова.
– А чего вы тогда у нас? – спросил он, уже вполне человеческим тоном.
– Тебя жду, – пожала плечами Вера.
– Ну да! – хмыкнул он. И сразу насторожился: – А зачем?
– Чтобы ты мне рассказал подробности.
– С какой это радости я вам буду чего-то рассказывать?
Тон его стал нахальным. Но Веру не сбить было мальчишеским нахальством. Когда Сашке было пятнадцать лет, он разговаривал точно так же. Со всеми, кроме папы. И по тому, как папа относился тогда к Сашкиному тону, Вера на всю жизнь усвоила, как нужно к этому относиться.
– С такой, что, раз влип, все равно придется выпутываться, – с полной невозмутимостью объяснила она. – А две головы лучше, чем одна.
Несмотря на внешнее спокойствие, в душе Вера опасалась, что Антон попросту пошлет ее подальше с ее разумными советами. Разум, тем более взрослый разум, явно был не главное, чем он готов был сейчас руководствоваться.
Но, наверное, он просто устал, и не от событий даже, не от собственных действий – кто устает от этого в пятнадцать лет! – а от того состояния угнетенной растерянности, в котором, Вера поняла, находился уже давно.
Глаза у Антона стали тоскливые, он шмыгнул веснушчатым носом.
– Да тут хоть две головы, хоть сколько, – уныло проговорил он. – Попал на бабки, отдавать нечем.
– А сколько отдавать-то? – поинтересовалась Вера.
– Хотите за меня расплатиться? – сердито прищурился Антон. – Обойдусь!
– И как же, интересно, обойдешься? Гришина няня уже ушла. Теперь к домработнице в сумку полезешь?
Подробности скандала, который устроила няня, застав Антона роющимся в ее сумке, Вера узнала от Гриши. Ребенка так потрясла эта сцена, сразу за которой последовали бабушкины рыдания, валерьянка, угрозы вызвать милицию и, наконец, хлопанье дверью – что он решился позвонить Вере. Ее телефон был написан на визитной карточке, которую она дала ему в школе.