Александр и предложил ей остаться, но Аннушка отказалась. Причину, по которой она хочет вернуться в Москву вместе с ним, она не высказала, но он и так понял: оставлять мужа надолго одного Аннушка считала неправильным.
Впрочем, не было похоже, чтобы она сильно тяготилась необходимостью лететь в Москву. По дороге в аэропорт она не переставая болтала по телефону с подружками и делилась ближайшими планами, которые сможет осуществить со сломанной ногой.
По трапу в самолет Александр внес жену на руках. Пассажиры улыбались этой трогательной картине, а особо сентиментальные утирали слезы умиления.
В душе у него клубился мрак, и на сердце лежал камень.
Причину такого своего состояния Александр не понимал. Семен Евсеевич Кауперман в самом деле не сообщил ему ничего такого, о чем он не догадывался бы и сам. И природу человеческую Александр знал не хуже, чем его неожиданный собеседник.
Дело было лишь в том, что Кауперман действительно высказал ему правду, о которой сам он старался не думать. И в ослепительном свете этой правды будущее представилось ему бессмысленным. Бег по кругу. Заранее известный алгоритм обстоятельств: захотел – получил – надоело.
Чтобы не думать об этом, Александр погрузился в работу, да так, как погружался в нее разве что в молодости, когда должен был отдаваться работе с полным самозабвением, потому что не держал еще в руках все нити, с помощью которых можно было так управлять своим делом, чтобы чего-то в нем добиться.
Он слетал во Владивосток и подписал контракт о приобретении еще одной дальневосточной рыболовецкой компании вдобавок к той, которая уже вошла недавно в состав «Ломоносовского флота».
Он вывел свои корабли к берегам Чили, и это расширило пространство его деятельности почти до размеров земного шара.
Он начал строить новый корабль на верфях Гданьска.
За месяц, прошедший после Висбадена, он сделал так много, что даже Пашка Герасимов, с детства знавший его способности, смотрел на него с удивлением.
Но трудовая самоотдача не помогала. Теперь-то Александр держал в руках ниточки управления умело и прочно, а потому обмануть себя, отдавая работе больше сил, чем она того требовала, ему не удавалось.
В таком вот настроении мрачного упорства он приехал однажды в воскресенье к сестре на Беговую.
Вера мыла окна. Вид у нее был расстроенный, Александр сразу это заметил.
– Ну что ты уборщицу не возьмешь, Вер? – сказал он. – Тебе что, восемнадцать лет? Хочешь, я тебе свою из офиса пришлю? Отличная тетка, аккуратная.
– У меня и своя в офисе есть. – Вера спрыгнула с подоконника и мокрой рукой поправила выбившиеся из-под косынки волосы. – Я как раз собиралась с ней договориться. Да вдруг как-то… Захотелось чем-нибудь заняться.
– Отличное занятие, особенно в выходной, – усмехнулся Александр. – Ну, что у тебя случилось? – Тут он наконец сообразил, что в квартире как-то слишком тихо. – А где твои все?
– Мы поссорились, – виновато сказала Вера.
– С Гришкой? – поинтересовался Александр. – Или с Мишкой?
– Ну тебя, Сашка! – Вера улыбнулась. – С Павлом, конечно.
– Из-за чего, скажешь? Или это тайна?
– Никакая не тайна. Он считает, что перегрузил меня своими проблемами.
– Это детьми своими, что ли? – уточнил Александр.
– Ну да.
Вообще-то Александр и сам был склонен так считать. Конечно, Вера всегда и все делала так, что казалось, будто жизнь не стоит ей никаких усилий. И в своей неожиданно начавшейся жизни с тремя детьми она выглядела так непринужденно, словно всегда с ними и жила. Но мало ли как это выглядело! Все-таки это были чужие дети, и маленькие еще дети. Заботы о них, вдруг и разом свалившиеся на сестру, казались Александру непомерными.
«Что ж, порядочный человек ее Павел, – подумал он. – Понимает».
– Ничего он не понимает! – сердито сказала Вера.
Они и в детстве часто вот так разговаривали: один еще не успевал высказать мысль вслух, а другой уже отвечал на нее. Удивляться было нечему, не зря же они были двойняшками.
– А где он? – спросил Александр.
– В Митино поехал. У него же в Митине квартира. Ужасная!
– В каком смысле ужасная? – не понял Александр. – Грязная? Тесная?
– Да нет, обыкновенная. Даже довольно большая. Но такая, знаешь… Неживая. Он ее купил, когда жена погибла. И сам все там устраивал. Я, Сашка, прямо чувствую, как у него на душе было пусто, когда он там все устраивал. Ничего его в той квартире нету. Там нельзя жить – ни ему, ни тем более детям.
Она проговорила это горячо, чуть не плача.
– А он туда жить уехал, что ли? – спросил Александр.
– Якобы собрать Гришины книжки. Но это же нельзя! – Встретив недоуменный взгляд брата, Вера пояснила: – Нечего детям там делать, тем более в воскресенье. А Павел считает, что я должна отдохнуть от них хотя бы в выходной. Не глупость, ты скажи?
– Ну-у… – протянул Александр. – В выходной, конечно, надо отдыхать.
– Мне не надо от него отдыхать, – грустно сказала Вера. – Без него моя жизнь не имеет смысла.
При этих словах она шмыгнула носом, как маленькая. Александр улыбнулся.
– Вер, – сказал он, помолчав, – а ты его всегда чувствуешь? Ну, смысл?
Вера всмотрелась в его лицо.
– Всегда, – сказала она. – Да ведь и ты тоже.
– Я? – удивился Александр. – С чего ты взяла?
– Так. Знаю.
– А мне, наоборот, кажется… Я разобраться ни в чем не могу. Как сейчас живу, как потом буду жить, – сказал Александр. И убежденно добавил: – А потому и смысла ни в чем не вижу.
Вера засмеялась.
– Сашка, ну до чего ж ты глупый! – сказала она. – Разве потому? Совсем не потому. А потому что тебе и не надо ни в чем разбираться. То есть вот в этом, о чем ты говоришь. Как сегодня живешь, как завтра будешь… У тебя это все вот здесь. – Она сжала кулачок и постучала по братниной груди – слева, над сердцем. – Уж будто бы никогда не слышал!
И тут он понял, что Вера права. Это так и было! Были в его жизни минуты, когда он слышал этот смысл именно так, как она сказала: изнутри, из сердца.
Когда стоял под переливающимся всеми красками полярным небом.
Когда стрелял в медведя крещенской ночью.
Когда смотрел, как идет по саду женщина в больших галошах.
Вся жизнь была тогда ему внятна, и не только его жизнь, но и большая, бескрайняя жизнь, частью которой была мама, был отец, были его солдаты у Одера – все, в чью душу когда-нибудь сходил неназываемый, но единственно возможный смысл, безошибочно подсказывающий им, что они должны со своей жизнью делать.
– Сашка! – вдруг сказала Вера. – Ты влюбился, что ли?