Но вырваться надо было, и он вырвался, и даже не на два дня, а на целую неделю. Правда, всю эту неделю пришлось не столько отдыхать, сколько по телефону руководить трудовым процессом: пользуясь тем, что отпуск у начальника внеплановый, нахальные подчиненные звонили ему прямо на пляж.
Конечно, Сергей хотел бы повезти Марусю за границу, в Испанию или в Италию, да мало ли куда! Но для этого требовалось разрешение от Амалии, а добиться, чтобы она дала разрешение на «твою барскую прихоть», да еще и заверила его у нотариуса, можно было и не пытаться. А про Дагомыс они ей просто не сказали.
Он совершенно не понимал, чем вызывается такая дикая реакция на то, чтобы ребенок посмотрел мир. Иногда ему казалось, что Амалия просто видит в дочери соперницу. Сергею непонятно было, с чем это связано, ведь его любви Амалия вовсе не искала, поэтому не имела причин ревниво относиться к Марусе из-за его любви. Но вообще-то искать логику в поведении этой женщины можно было с тем же успехом, что и в стихийном бедствии.
Впрочем, Марусе и Дагомыс показался раем. Она загорела и, как Сергей втайне отмечал, стала похожа на итальяночку. Она почти научилась плавать, хотя глубины боялась и, даже бултыхаясь на мелководье, тоже все время смотрела, рядом ли он; она вообще не отходила от него ни на шаг. Сергей понимал, что он является для нее центром всего этого рая, и это было для него так важно, что и сказать нельзя.
– Ну, не мучительно тебе было? – спросил он уже в аэропорту, когда они возвращались в Москву.
– Ты что! – воскликнула Маруся. – Мне было счастливо. – И поцеловала его в ухо.
На маминых тусовках ей тоже, наверное, не было мучительно. Но счастливо было едва ли.
На этой дурацкой тусовке она и влюбилась.
Сергей даже не понял, что с ней произошло. Влюбленность не приходила ему в голову, потому что – в кого же она могла бы влюбиться?
Маруся была одинокая девочка, и внутренне гораздо более одинокая, чем даже внешне. Она была не то чтобы скрытная, но какая-то… слишком трепетная, чтобы не быть одинокой. К одноклассникам ее тянуло еще меньше, чем к знакомым по компьютерному лагерю, близких подруг у нее не было… Она даже дневник свой давала ему читать, и ни про какую влюбленность он не видал там ни слова!
Сергей просто представить не мог, что она влюбится в кого-нибудь из круга общения своей мамаши. Если бы он только мог представить себе подобное, то, наверное, пошел бы на любой конфликт с Амалией, благо их и так хватало, но не разрешил бы ей таскать Марусю за собой.
Он узнал обо всем уже постфактум – когда после недельной поездки в Лондон приехал поздно вечером в Тураково и нашел Марусю одну и в слезах. Да мало сказать, в слезах! Сергей нашел ее в таком состоянии, что, задержись он еще на час, ей могло прийти в голову все что угодно…
– Мурка… – просил он, сидя рядом с нею на кровати; она лежала лицом вниз, и плечи ее судорожно вздрагивали. – Мурочка, ну скажи, что случилось, а? Ты за кого меня держишь? – наконец рассердился он. – За кусок дерьма? Даже того сказать не хочешь, кто тебя обидел! И на кой ляд я тебе тогда нужен?
Все-таки, наверное, он был ей нужен, даже в таком ее состоянии. Маруся села на кровати и, повернув к нему залитое слезами лицо, проговорила:
– Ты совсем ни при чем, Сережа…
– Даже так? – расстроился он.
– То есть ты не ни при чем, а ты не виноват, – поправилась она. – И никто не виноват. Просто я все воспринимаю не так, как есть на самом деле.
– Ну, Маруська, если бы я знал, как все есть на самом деле, то я бы с тобой, может, и согласился, – улыбнулся Сергей. – Но мне уже скоро сорок пять стукнет, а я об этом знаю по-прежнему немного. Помнишь, говорила, что тебе хочется делать так, как я скажу? Ну вот и сделай – расскажи мне, что произошло, – решительно потребовал он.
История, которую он услышал, была совершенно незамысловата. Но Марусе она таковой, конечно, не казалась. Да и Сергею тоже, потому что это была не вообще чья-нибудь история, а история, произошедшая с нею.
Первой любовью стал актер, третьекурсник ВГИКа. Маруся познакомилась с ним в общежитии, куда Амалия приехала на очередное сборище, захватив с собой дочку.
«Тридцать пять лет дуре – в общаге тусуется! – сердито подумал Сергей. – И хрен бы с нею, так ведь – пожалуйста…»
Юноша был красив, ласков, страстен и, пока вся компания шумела за столом, целовал Марусю так, что у нее кружилась голова и сердце выскакивало из груди. Для этого он водил ее на открытую, вроде балкона, площадку в конце коридора, и Марусе казалось, что они целуются над темной, полной звезд бездной. В общем, наблюдался полный набор девичьих грез, столкновение которых с реальностью – дело хотя и неприятное, но все же неизбежное.
Однако реальность, с которой столкнулись Марусины первые любовные грезы, оказалась слишком уж неприглядной.
Счастье длилось неделю – как раз ту, в которую Сергей отсутствовал. Она встречалась с возлюбленным каждый день, пропуская школу, ходила с ним в буфет Дома кино, бесстрашно возвращалась последним автобусом в Тураково, и мир вокруг был расцвечен любовью. Разумеется, чувств совсем не омрачало то, что любимый мужчина к финалу каждой встречи обычно оказывался пьян. Опьянение у него было веселое, как и он сам, и язык заплетался смешно и трогательно.
Этим смешно заплетающимся языком он пригласил Марусю приехать в воскресенье к нему в общежитие – прямо с утра, чтобы они подольше могли побыть вместе. Маруся, конечно, пообещала приехать пораньше. Она предполагала, что может застать возлюбленного в постели, потому что приехала не просто пораньше, а самым первым автобусом, и оказалась в общежитии часов в восемь утра. Но то, что она застанет его в постели с девушками, притом с двумя одновременно, притом с совершенно голыми, несмотря на незапертую дверь комнаты… Это Марусю ошеломило.
– Ну, Машка, я же не думал, что ты явишься так рано, – ничуть не смутившись и похмельно морщась, заявил любимый. – А вообще-то ты им еще спасибо должна сказать. Если б не они, я бы тебя давно уже трахнул. А так – питал в тебе романтические иллюзии. Тоже приятно.
– Если в меру, – подсказала одна из девушек и, хихикнув, откинула свой край одеяла, обнажив таким образом собственные прелести и прелести их общего мужчины.
– Все надо делать вовремя, особенно расставаться с иллюзиями и девственностью, – назидательно добавила вторая. – Я бы на твоем месте, – посоветовала она Марусе, – присоединилась, и все дела. Правда, ротик? – обратилась она к кавалеру.
Ротик приглашающе распростер объятия.
Однако Маруся присоединяться не стала. Она не помнила, как добралась до дому, и, прорыдав четыре часа без остановки, поняла, что жить такой дуре, как она, на свете незачем.
Последнее больше всего испугало Сергея во всей этой истории. Если бы у него было время, он, конечно, успокоил бы Марусю – не сразу, но в течение максимум недели. Но времени у него не было: завтра утром он должен был лететь в Будапешт, Братиславу, Прагу и Варшаву, и все это должно было продлиться две недели. Он недавно стал представителем «Форсайт энд Уилкис» в Восточной Европе, дел было невпроворот, и бросить их он не мог.