Клуб, в который ее привезла Бина, назывался по-французски «Fabrique». Открылся он недавно, в самом деле вместо фабричного склада на Космодамианской набережной, и это всячески обыгрывалось в интерьере: всюду проглядывали какие-то металлоконструкции, стены были выкрашены масляной краской, из огромных окон тянуло сквозняком…
– Дизайн дизайном, а окна могли бы и утеплить, – поежилась Бина. – Что мы им, тюки с изюмом?
– Почему с изюмом? – улыбнулась Лола.
– Ну, с текстилем. Или что тут при совке хранили? Ладно, посмотрим вешалок и отвалим. Может, платьишко какое прикупим.
При первом же взгляде на платья, которые демонстрировали фланирующие по «языку» модели, Лола поняла, что ничего они здесь не купят. При всей своей нарочитой авангардности коллекция именитого дизайнера была словно пылью присыпана. Это чувствовалось просто физически – Лоле казалось, пыль сейчас полетит даже с перьев, которыми были обильно украшены платья.
Судя по всему, так казалось не ей одной. Многочисленная публика бросала скучающие взгляды на подиум и куда оживленнее налегала на водку: вместе с дефиле была объявлена дегустация какой-то новой марки.
– Вы не знаете, от каких птиц эти перья? – вдруг услышала Лола.
Обернувшись, она увидела у себя за спиной маленькую дамочку, на вид лет пятидесяти.
– От ворон, – ответила Бина.
– Ну что вы, – совершенно серьезно возразила дамочка. – У ворон перья гладкие, а эти, видите, пушистые. И очень большие. Может быть, от павлинов?
– Я думаю, от страусов, – с такой же серьезностью сказала Лола. – Именно у страусов большие и пушистые перья.
– Как же я сама не догадалась! – воскликнула дамочка. И радостно добавила: – Конечно, они просто выкрашены. А я просто дура.
Лола едва сдержала улыбку. Да и трудно было не улыбнуться, глядя на эту женщину. Хотя бы потому, что она была одета так наивно и нелепо, что на это невозможно было не обратить внимания. На ней было темно-синее платье с белым кружевным воротничком и такими же манжетами. Наверное, именно такие платья носили провинциальные учительницы лет сто назад, хотя видно было, что дамочка не просто извлекла это платье из сундука своей прабабушки, а специально купила его где-то и специально принарядилась к выходу в люди. Правда, как она попала в эти «люди», понять было невозможно: здешнюю публику составлял в основном бомонд – телевизионный, театральный, киношный, деловой. Все это были очень успешные люди, успехом сверкала каждая пуговица на их одежде, и было очень странно видеть среди них маленькую дамочку в очках, в кружевных манжетах и, в довершение облика, с атласным бантом над туго заплетенной, нелепой в ее возрасте косой.
– Меня зовут Клариса Кульсон, – сказала дамочка.
Тут уж улыбнулась даже Лола, а Бина чуть не поперхнулась водкой, которую как раз опрокидывала фирменным движением прямо себе в горло.
– Интересно, вы-то как здесь оказались? – бесцеремонно поинтересовалась она, откашлявшись.
– А меня пригласила коллега, – ничуть не обидевшись, ответила Клариса. – Она моя соседка.
– И по какой специальности коллега, если не секрет?
Приглядевшись повнимательнее, Бина переменила тон и спросила об этом с такой же серьезностью, с какой Лола ответила на Кларисин вопрос о перьях.
– Ну что вы, какой секрет! Мы с ней работаем в детском театральном коллективе. Только я аккомпаниатор, играю на фортепиано, а она учит детей танцевать. Она очень красивая, поэтому ей предложили поработать моделью. У нее сегодня дебют. Я за нее, знаете, очень волнуюсь, – доверительно сообщила Клариса Кульсон. – Она совершенно домашняя, доверчивая девочка, а мир модельного бизнеса, мне кажется, очень жесток. Ведь правда? – обратилась она к Лоле.
– Может быть, – пожала плечами та. – Почему вы думаете, что я знаю, какой мир модельного бизнеса?
– А я подумала, вы тоже модель. Извините, если я ошиблась, – смутилась Клариса. – Просто вы похожи. Вы такая, знаете… Не только красивая, но очень эффектная. Извините, – повторила она.
– Можете не извиняться, – успокоила ее Бина. – Лола девушка не обидчивая. А что это вы, Клариса, водки не пьете? Или вы за рулем? А что, я уже и этому не удивлюсь.
– Ну что вы! Я не умею водить машину, даже боюсь, сейчас ведь все ездят по Москве совсем без правил. Просто я вообще не пью. От алкоголя смещается сознание, а это, мне кажется, должно быть неприятно.
– Пойдемте тогда, Клариса, выпьем с нами… ну, чего там…
– Чаю, – кивнула Кларисса. – С удовольствием.
– Чаю так чаю, – вздохнула Бина. – С малиновым вареньем.
– Возьми трубку, – вдруг раздалось из Лолиной сумочки.
Голос Романа прозвучал так громко, что Клариса вздрогнула и посмотрела на Лолу с испугом.
– У вас… кто-то… – пробормотала она.
– А у нее, Кларисочка, любовник карлик, – объяснила Бина. – Она его всюду носит с собой в сумочке и достает только по нужде. Он тогда превращается в нормального мужчину, а потом, когда нужды в нем больше нет, опять становится карликом. И она его опять в сумку прячет. Мечта, а не мужчина!
– Бина, перестань, – улыбнулась Лола. И, расстегивая сумочку, сказала Кларисе: – Это просто телефон. Вместо звонка специально записан голос, чтобы я знала, кто мне звонит.
– Ты дома? – спросил Роман.
– Нет, – ответила Лола. – Я думала, ты поздно вернешься.
– Уже возвращаюсь. Ты на машине?
– С Биной.
– Тогда я тебя заберу по дороге. Где?
Чай был зелен, как Лолины глаза. Это был какой-то особенный японский чай, и он действительно был зеленый, не только по названию. Роман смотрел на изумрудные переливы в Кларисином стакане так, будто мечтал, чтобы чай превратился в яд. В чем причина его раздражения, Лола не понимала. Она даже растерялась, когда увидела, как выводит его из себя каждое слово этой маленькой смешной женщины. Клариса могла вызвать какое угодно чувство, кроме раздражения, это было совершенно очевидно, и Романова злость по отношению к ней была необъяснима.
– Конечно, не будет, – сказала Клариса. – Я думаю, даже мы с вами доживем до такого времени.
– Когда у нас денег не будет? – уточнила Бина.
– Ну да. Только не у нас, а вообще. Когда денег вообще не будет.
– Вы хоть понимаете, какую плетете чушь? – Роман едва разжимал губы, выговаривая это. – И что же, интересно, будет вместо денег? Добрые улыбки?
– Этого я пока не знаю, – ответила Клариса. – Но, Роман Алексеевич, подумайте сами: ну сколько веков существуют деньги? Тридцать, сорок? А ведь рабство тоже существовало восемь или десять веков, и множество поколений на всей земле рождались и умирали в уверенности, что без рабства никак невозможно. Но ведь мы с вами так уже не думаем, правда? То же будет и с деньгами.