– Так получилось, – сказал Сергей, и Лола поняла, что более подробных объяснений от него не дождешься.
Подробнее это объяснила ей Анна.
– Мы все тогда растерялись, – сказала она. – Ты хоть и юная еще была, но помнишь, наверное, какое в начале девяностых время было… Мы все растерялись, каждая по-своему. Потому что не знали, что завтра будем есть. Потом-то много было виражей, привыкли. А тогда такое было внове – и растерялись. Я поняла, что журнала больше не будет. Он же тогда не мой был, а обычный, государственный, деньги на него выделять перестали. А тут еще Матвей маленький… Антоша начала вещи распродавать, которые у нее на память от отца остались. Ну, и Сережа так вот повернул свою жизнь… И нашу тоже. Он был преподаватель от бога, – помолчав, добавила она. – Студенты его любили невероятно, я такого никогда не видела – они у нас дома дневали и ночевали. И он их любил. Я пыталась его отговорить, но есть ситуации, в которых он делает только то, что сам считает нужным. Такая натура.
Про ермоловскую натуру Лоле ничего объяснять было не надо. Она знала, что это такое. И не хотела, чтобы брат взваливал на себя ее биографию.
– Все, тетушка. – Матвей вернулся, все еще сжимая телефон в руке; зеленющие глаза горели молодым нетерпением. – В нашем распоряжении ровно полчаса. Вперед!
– Матюшка, я и сама прекрасно доеду, – улыбнулась Лола. – Я, конечно, азиатская женщина, но такси уже не боюсь.
– Ленка, бить тебя некому! – рассердился он. – Была б ты правильная азиатская женщина, топала бы сейчас в указанном мужчиной направлении, на три шага позади. А ты независимость демонстрируешь. У меня в подъезде, между прочим, наркодилер живет. К нему не зарастает народная тропа. И народ все специфический. Тебе к этому, понятно, не привыкать, но мне спокойнее будет, если…
– Давай я твою тетушку отвезу, – вдруг сказал Шевардин. – Не волнуйся, доставлю до самой квартиры.
– Да? – Видно было, что Матвей обрадовался. – Ну, не знаю…
– Не задерживайся, Матвей Сергеич. – Шевардин говорил серьезно, но по блеску его глаз Лола поняла, что он смеется. – Похоже, в твоей ситуации стоит поторопиться.
– Это точно, – хмыкнул Матвей. – Спасибо, Вань.
Пока он объяснял, где находится квартира, Шевардин взял Лолин чемодан и деревянный короб.
– Какие-то у вас вещи невесомые, – заметил он. – Пойдемте, Елена Васильевна, вон там моя машина.
Как только завернули за угол дома и выехали на Садовое кольцо, Лола сказала:
– Иван Леонидович, меня в самом деле не обязательно сопровождать. Вы же, наверное, с работы, устали. Я прекрасно на такси доеду.
Теперь, когда он смотрел не на нее и не на Матвея, а просто на дорогу, его лицо показалось Лоле каким-то осунувшимся.
– Я не устал, – возразил Шевардин. – И ехать-то двадцать минут, пробок ведь уже нету.
«Да, не усталый, а какой-то… подавленный», – поняла Лола, приглядевшись повнимательнее.
– Елена Васильевна… – начал он.
– Еще и по имени-отчеству меня все время зовете, – расстроенно сказала она. – Я себя чувствую идиоткой!
– Просто у вас имя-отчество красивое.
Тут он наконец улыбнулся, и Лолина неловкость мгновенно прошла.
– У вас тоже! – засмеялась она. – Но все-таки, Ваня, зовите меня как-нибудь попроще.
– И на «ты», – кивнул он. – Раз уж мы, оказывается, соседи.
Подъезд дома, в котором находилась квартира Матвея, выглядел вполне мирно и был чистым. Квартира же и вовсе сияла – даже не похоже было, что в ней живет молодой парень с таким лихим характером, как у него.
– Племянничек любит порядок, – заметила Лола, окидывая взглядом комнату.
– Мама, наверное, приучила, – сказал Иван. – Анюта его, помню, с каждой конфетной бумажкой к урне отправляла, когда во дворе маленького выгуливала. Он тогда сильно сопротивлялся.
– Видимо, теперь понял мамины резоны, – засмеялась Лола. – Подожди, Ваня, не уходи – выпей чаю. Ты же, наверное, и домой не успел зайти. Или ты торопишься? – спохватилась она.
В самом деле, на дворе почти ночь, его, конечно, семья дома ждет, а он тут чаи будет распивать! Лола поняла, что совершенно утратила ощущение реальности.
– Спасибо, – кивнул он. – Выпью.
Несмотря на идеальный порядок на кухне, электрический чайник оказался сломан.
– Если подождешь немного, я починю, – предложил Иван.
– Нет-нет, – торопливо отказалась Лола. – Я в кастрюльке воду вскипячу. Еще с чайником будешь возиться!
Но тут выяснилось, что вскипятить воду в кастрюльке тоже затруднительно: плита была газовая, но при этом в квартире почему-то не было ни спичек, ни зажигалки. Правда, Матвей не курил, но газ зажигал же как-то!
– У тебя тоже зажигалки нет? – поинтересовалась Лола.
– Тоже, – кивнул Иван. И, словно оправдываясь, объяснил: – Курить еще в школе бросил. То спорт, то космос. Я сейчас в киоск схожу.
– Хорошо я тебя пригласила чайку попить! – расстроилась Лола. – Может, и вода из крана не идет? Подожди! – вдруг вспомнила она. – Есть у меня зажигалка.
Зажигалка, сделанная из старинной ружейной гильзы, была папина. Вернее, она принадлежала еще его отцу, а папа не пользовался ею по назначению: она была чем-то вроде талисмана, и для Лолы тоже. Правда, она чистила ее и заправляла, но все-таки не сразу сообразила, что ею можно зажечь огонь.
Лоле понравилось, как зажигалка легла в его руку тусклым медным боком – так, словно из этой руки и вышла. И разобрался он в ее устройстве сразу, как будто всю жизнь пользовался зажигалками, сделанными из гильз Первой мировой войны. Лола вдруг вспомнила, как он выбил пробку из бутылки коротким ударом по донышку, и незаметно улыбнулась. Похоже, он чувствовал любые предметы, и любые предметы слушались его.
Она заваривала чай в прозрачном французском заварном чайничке, расстилала салфетку, расставляла чашки, искала в посудном ящике ложки. Иван молча следил за тем, как происходят перемены на маленьком кухонном столе, в тихом свете низко висящей лампы.
– Это красиво? – бросив на него быстрый взгляд, догадалась Лола.
– Да! – Он вздрогнул от неожиданности. – Что, очень глупо тогда сказал, раз до сих пор помнишь?
– Я не потому помню, что глупо. – Она вдруг с удивлением поняла, что сама не знает, почему помнит все это так ясно, и торопливо пригласила: – Давай чай пить.
Ей почему-то казалось, что с ним можно молчать – просто пить чай, думая о чем-нибудь своем. Что-то в нем было такое, что делало общение простым, как дыхание. Но вместе с тем ей не хотелось молчать, а хотелось, чтобы он говорил с нею, и интерес к жизни, сейчас почему-то погасший, горел бы в его глазах.
– А про космос ты мне тогда ничего и не рассказал, – вспомнила она. – Только то, что станция большая.