И, как это обычно бывало в роддоме, первое дело сразу потянуло за собой второе – зарожала женщина, от которой никто этого сегодня не ожидал, и следующий час Рената провела в родзале.
Роды были нетяжелые, но роженица плохо переносила боль, кричала во весь голос, а когда наконец родила и ей показали младенца, воскликнула: «Уберите, видеть его не могу!» Понятно, что восклицание было вызвано лишь стрессом, но все же это было неприятно, тем более что мальчик родился здоровенький, крепкий и до того красивый, что не только Рената, но и принявшая множество детей акушерка Фараонцева восхитилась, глядя на него.
В общем, Рената освободилась не скоро.
«Все уже разошлись, наверное, – подумала она, идя по коридору мимо сестринской. – Странно, почему Павел в родзал не заглянул?»
Это в самом деле было немного странно, потому что дежурным врачом все-таки был он, а значит, должен был поинтересоваться, как справляется со своими обязанностями интерн, за которого он отвечает. Да нет, ничего странного в этом не было: все в отделении знали, что Рената Флори обладает обостренным чувством ответственности, а значит, если она не обращается за помощью, то и нет необходимости мелочно ее контролировать.
В ординаторской было пусто. Наверное, Павел вышел в туалет. Или, может, его в приемный покой вызвали? Ну да, конечно, потому он и не зашел в родзал узнать, как там у Ренаты дела.
Ее слегка подташнивало, и даже голова кружилась – напоминала о себе беременность, и это напоминание было Ренате неприятно.
Надо было умыться, освежить сознание. А там и Павел придет, и она расскажет ему, как прошли роды, и про то, какой красивый родился мальчик, расскажет тоже, а он, наверное, чуть заметно улыбнется над ее восторженностью… Представив себе это, Рената сама улыбнулась счастливой улыбкой.
Она вышла из ординаторской и направилась к туалету. Из-за двери сестринской, мимо которой она проходила, доносились какие-то звуки – значит, девочки еще убирали со стола. Наверное, надо было заглянуть, спросить, не нужно ли им помочь, но из-за тошноты и головокружения Ренате не хотелось этого делать. Ну и ладно, ей бы на свои обязанности сейчас сил хватило, а посуду и без нее уберут.
И вдруг среди невнятных звуков она расслышала за дверью знакомый голос.
– Ну-ну, – произнес он, – хватит, милая, хватит целоваться. Работать пора, хорошенького понемножку.
Вслед за этими словами отчетливо послышался звук поцелуя, потом раздалось коротенькое женское хихиканье и женский же голос кокетливо протянул:
– Вот всегда ты та-ак!..
Потом дверь открылась и, на ходу надевая зеленую шапочку, в коридор вышел Сковородников. У него за спиной маячила фигурка медсестры Ниночки. Дверь была открыта широко, и Рената видела, что, кроме Ниночки, в сестринской никого нет. Да и так было понятно, что кокетливый голосок и короткое хихиканье принадлежали ей – очень уж они у нее были характерные, ни с кем не перепутаешь.
Ниночка сделала шаг вперед, словно бы лишь для того, чтобы выйти из сестринской вслед за Сковородниковым, но при этом посмотрела на Ренату с вызовом.
«Не нравится? – ясно говорил ее взгляд. – А мне нравится! И что хочу, то и буду делать, он у тебя не купленный. Да ему и самому со мной нравится!»
И, встретив этот торжествующий Ниночкин взгляд, а потом переведя собственный взгляд на Павла, Рената поняла, что хорошенькая медсестричка права.
Вид Сковородникова можно было охарактеризовать двумя словами: сытый и довольный. Как у кота, наевшегося сметаны. Именно кошачий, ничем человеческим не отмеченный характер имело его довольство.
– Рената? Ты не в родзале?
В голосе Сковородникова не послышалось и тени смущения. Даже наоборот, в нем послышался вызов. Это был вызов того же рода, что и в Ниночкином взгляде.
«Тебе что-то не нравится? – словно бы вторым, подразумевающимся планом говорил его спокойный голос. – А какое, собственно, право ты имеешь предъявлять на меня права? Я свободный мужчина, с кем хочу, с тем и совокупляюсь».
Еще день назад, да что там, еще всего лишь час назад Ренате и в кошмарном сне не приснилось бы, что она может думать о Павле вот такими, до отвращения физиологичными, словами. Но теперь она думала именно так. А что слова эти, отчетливо звучащие у нее в голове, внахлест мучительно ложились на совсем другие слова, которые звучали и бились у нее в сердце, – так это не имело никакого значения.
«Наверное, это все из-за беременности, – словно о посторонней, подумала о себе Рената. – Своя физиология наружу вылезла, вот и всюду ее замечаю».
– В родзале я закончила, – сказала она. – Звонарева родила уже.
И, забыв, что собиралась умыться, повернулась и пошла обратно в ординаторскую.
Через минуту после того как Рената села за стол, на котором лежали папки с историями рожениц, которых она вела, дверь открылась и в ординаторскую вошел Огородников.
– Рената, – произнес он с порога, – я давно хотел с тобой поговорить. Да все не решался. Очень уж ты какая-то…
– Какая? – Рената подняла на него глаза, до сих пор устремленные на папки.
– Деликатная какая-то, – с досадой сказал Сковородников. – Будто не мед кончала, а Институт благородных девиц, ей-богу. Вокруг простого и естественного дела развела какие-то египетские антимонии.
– Разве бывают египетские антимонии? – спросила Рената. – Что это такое?
– Ну, не египетские, это я так просто сказал… Да не придирайся ты к словам! Какое они имеют значение?
«Никакого», – подумала Рената.
И тут только осознала, что за все время их бурной любви Сковородников ни разу ей об этой любви не сказал. А что говорил «милая»… Да, подобные слова, как выяснилось, в самом деле не имеют для него никакого значения.
– В общем, даже хорошо, что так получилось. А то уже все отделение меня спрашивает, когда у нас с тобой свадьба. Про какого-то жениха твоего говорят, которого ты якобы ради меня бросила… Мое-то какое до этого дело? Я, что ли, тебя заставлял кого-то бросать?
Возможно, этот его вопрос был риторическим. Но Рената ответила:
– Не ты. Ты не заставлял меня никого бросать.
– Вот именно. Про это я тебе и хотел сказать. Я, милая, конечно, очень хорошо к тебе отношусь. Но какие-то обязательства… Это в мои ближайшие планы, честно тебе скажу, не входит. Я диссертацию собираюсь писать, и квартирным вопросом надо заняться, я же комнату снимаю. В общем, не до женитьбы. Я, конечно, сам виноват. – Виноватая интонация действительно прозвучала в его голосе, впрочем, еле ощутимо. – Должен был учитывать твои… хм… романтические представления о жизни. Молодая ты еще, попросту говоря. Это, конечно, со временем пройдет, но сейчас у тебя еще период розовых очков. – Теперь в его тоне послышалось что-то исследовательское, как будто он уже собирал материал для своей будущей диссертации. – А я в такие периоды женского развития вклиниваться не люблю. Так что, Рената, не обижайся, но лучше нам отношения пока… свернуть. Я на данный момент не твой объект. И ты не мой тем более. Вот приобретешь необходимый здоровый цинизм, тогда можем вернуться к этому вопросу.