Странно, но собственное состояние ее совсем не тревожило. Вообще-то Ренате не была свойственна беспечность, но эти деревья, и эти занесенные снегом веранды старых дач, и весь этот сосновый холм, этот невозможный в своей устойчивости мир действовали на нее необычным образом.

Глава 13

– Тина, с этим шитьем на коленях вы напоминаете маленькую княгиню в Лысых Горах.

Агния Львовна окинула снисходительным взглядом Тину, которая шила себе святочный костюм, сидя в круглом креслице у окна.

– В каких горах? – удивленно переспросила Тина. – Почему в лысых?

– Есть такой роман «Война и мир», – невозмутимо объяснила Агния Львовна. – Вам, возможно, приходилось слышать.

– Д-да… – покраснев, пробормотала Тина. – Только я его довольно давно читала.

– В школе, вероятно. А когда вы учились, уже были такие сборники, где все романы Толстого изложены на двух страницах?

– Еще не было.

– Тогда, конечно, о чем «Война и мир», вы не помните. Впрочем, для вас это и не имеет смысла.

– Почему для меня не имеет?

В Тинином голосе наконец прозвучали обиженные нотки.

– По той же причине, по которой вы не испытываете потребности грамотно писать, – все тем же невозмутимым тоном заметила Агния Львовна. – Ведь вы сами рассказывали, помните?

О том, что она отличается какой-то поразительной безграмотностью, Тина рассказывала здесь, на седьмой даче, уже давно – месяц назад, вскоре после того как они с Ренатой приехали в «Москву». Но Ренату не удивило, что насмешливая Агния Львовна не забыла тот рассказ.

– Я даже в десятом классе могла «корова» через «а» написать, – с наивной откровенностью сообщила тогда Тина. – Сейчас корову, конечно, уже правильно напишу, но все остальное… Хотя сейчас вообще-то – ну зачем мне грамотно писать? Я ведь с этим не сталкиваюсь.

– С чем – с этим? – уточнила Агния Львовна.

В ее живых черных глазах, окруженных сеточкой морщин, прыгали чертики.

– С тем, чтобы писать. Блог в Интернете я не веду, с подружками по телефону разговариваю. Нет, правда! – Кажется, Тина и сама только сейчас это осознала. – Я же ни строчки не пишу, даже ни буквы. Понятно, что если бы вдруг пришлось, то кучу ошибок наделала бы.

Комментировать Тинины слова Агния Львовна тогда не стала – Рената видела, что она едва сдерживает смех.

И вот теперь тот разговор вспомнился.

– Так что помнить «Войну и мир» вам нет никакой необходимости, – подытожила Филаретова. – Но не переживайте, Тина. У вас есть другие достоинства. Ради которых на вас, вероятно, и женился Виталик.

В том, что Агния Львовна считает этот брак мезальянсом, не могло быть сомнений. Но вряд ли Тина это поняла. Она воспринимала любые слова и соответственно составленные из них предложения так, как будто читала толковый словарь – до нее доходил только прямой смысл сказанного. Наверное, поэтому на нее производили такое сильное впечатление словесно броские идеи – вроде необходимости рожать в воду, например.

– Кстати, Виталик сегодня приедет? – спросила Агния Львовна.

– Да, – ответила Тина. – Приедет и дня на три останется. Праздники же.

– Все съехались, – кивнула Филаретова.

– Даже Алеша, возможно, будет, – сказала Ирина.

Она тоже сидела у соседки, но святочный костюм не шила, а просто покачивалась в плетеном кресле-качалке. Взгляд у нее был слегка отсутствующий и даже, как Ренате казалось, не от мира сего. Впрочем, Ирина была милая, и к тому же Ренате нравилось ее имя, не зря ведь она назвала так свою дочь.

Внешность у Ирины была такая, которую принято называть породистой: тонкие длинные пальцы, легкие темные завитки на бледных висках, абрис лица, напоминающий рисунок в пушкинской рукописи.

В начале января темнело рано, поэтому было видно, что хозяева в самом деле съехались почти на все дачи: в окнах по всему парку мерцали огоньки.

– Алексей приедет? – удивленно переспросила Агния Львовна. – Медведь, что ли, умер у нас под сосной?

– Нет, – улыбнулась Ирина. – Никто не умер, а просто они с ребятами договорились встретиться. Давно не виделись.

– Никогда не замечала за Алексеем сентиментальности, – пожала плечами Агния Львовна. – Впрочем, может быть, он изменился. Я его сто лет не видела. Вот поговорите с Алексееем Андреевичем, Тина, – добавила она, – и будут вам шарады. Иринин брат когда-то был большим их любителем. Но, правда, с тех пор все могло перемениться, и даже наверняка переменилось. Николаша тоже явится? – повернулась она к Ирине.

– Если все, то, наверное, и он, – кивнула та. – У них ведь общая компания была.

– Интересно, Алексей и теперь будет дразнить его до белого каления?

– Не знаю, Агния Львовна. – Ирина снова улыбнулась своей тихой улыбкой. – Вряд ли. Все-таки они уже выросли.

– Даже состарились, я бы сказала.

– Ну, еще не состарились, – возразила Ирина. – Алеше всего сорок пять. Для мужчины это не возраст.

Рената слушала их разговор вполуха, и ей нравилось именно так его слушать. Словно перекатывается по камешкам вода, и журчит, и звенит в том ровном ритме, в котором звучала и год, и два, и двадцать лет назад. Какие-то Алеши и Николаши, шарады, детские дразнилки… Ей не было до всего этого никакого дела, но слушать это журчанье времени было так же приятно, как песенку сверчка под лестницей.

И окно было подернуто инеем, и деревья, и переливался этот иней в свете фонарей, расставленных между соснами, вдоль ведущих от дачи к даче тропинок, и сосновые ветки покачивались, сбрасывая снег, от неощутимого, но видимого ветра…

С противоположной стороны седьмой дачи раздался скрип снега. Потом кто-то поднялся там по ступенькам веранды и забарабанил кулаком в соседскую дверь.

– Ну вот и Алеша, – сказала Ирина, вставая. – Пойду его встречу. А потом мы к вам заглянем. Вы не против, Агния Львовна?

– Конечно, приходите, – кивнула та. – Скажи, а Алеша по-прежнему любит коржики с маком?

– Не знаю, – улыбнулась Ирина. – Кроме вас, ведь их никто не печет.

Рената с самого начала своего пребывания в «Москве» заметила, что отношения здешних жителей какие-то не совсем обычные для дачной жизни. Во всяком случае, Ренате дачная жизнь представлялась более… расхристанной, что ли. Да, именно так – этим словечком ее бабушка когда-то называла людей, которые ведут себя как бог на душу положит.

Здесь люди вели себя ровно противоположным образом, и это было очень заметно. Например, невозможно было представить, чтобы Ирина забежала к Агнии Львовне без спросу. А между тем она выросла у соседки на глазах, и отношения у них были самые непринужденные.

И Ренате нравилось такое вот неожиданное отсутствие в «Москве» вульгарности, которую она уже готова была считать главной приметой московской жизни.