«Он как будто мысли мои читает! – подумала Рената. – Очень неприятно».
А вслух сказала:
– Здесь более удобные жилищные условия.
– То есть вы вышли замуж в столицу?
– Нет.
«Почему я должна объяснять обстоятельства своей жизни – странные обстоятельства! – постороннему человеку?» – подумала она.
И тут же с удивлением поняла, что Дежнев не кажется ей посторонним. Он, конечно, не был ей близок, но ничего чужого и чуждого она в нем не чувствовала. Видимо, поэтому ей стало неловко от того, что она ответила на его вопрос так замкнуто и сердито.
– Я не вышла замуж в столицу, – более мягким тоном произнесла Рената. – Ну, если хотите, я нашла здесь работу, которая удобна для немолодой беременной женщины.
– Немолодых беременных женщин не бывает. Беременность – физиологическая особенность молодого организма.
– Вы врач?
– Нет. Почему вы решили?
– Потому что у вас цинизм какой-то прямо медицинский, – улыбнулась Рената.
Она больше не сердилась на Алексея Андреевича. Только вот не понимала, почему.
– Опять цинизм! Да обычный же здравый смысл. А что это за работа для вас в Москве такая прекрасная нашлась?
– Вести беременность Тины. Я врач-акушер, работаю в роддоме. То есть работала, пока… В общем, сейчас не работаю.
– Да, Виталька что-то такое говорил, – вспомнил Дежнев. – Будто бы его жена где-то в водоеме собирается рожать, не то в кустах. Вы будете принимать у нее роды в кустах?
– Надеюсь, нет, – уже без тени возмущения – привыкла к его манере! – ответила Рената. – Тина вовремя ляжет в нормальную больницу, и никаких экзотических родов не будет.
– А вы? – снова спросил он.
– А что я? – не поняла Рената. – Я тоже лягу в больницу, только позже, чем она. Все очень удачно складывается.
– Для этой дамы – безусловно. А для вас?
– Послушайте, – поморщилась Рената, – ну почему вы уверены, что можете обсуждать такие интимные вопросы с посторонней женщиной?
– Да, в самом деле. – В голосе Дежнева на мгновение мелькнуло что-то вроде удивления. – Заговорился я. А вы хоть немного отдохнули? Кажется, я сидел тихо, но вы все-таки проснулись слишком скоро.
– Так вы что, все время здесь сидели, пока я спала? – удивилась Рената.
– Ну да. Посмотрел рождественский спектакль и пришел сюда отсидеться. Отвык я уже от таких гулянок. Даже пожалел, что зазвал народ к нам – надо было на третьей даче праздновать. Хорошо, хоть комната моей сестрицы так же незыблемо тиха, как всегда.
– А про что был спектакль? – с любопытством спросила Рената.
– Да ни про что. Претенциозная сказка для взрослых. Какой-то мальчик перемещается во времени и пространстве и постигает таким образом мир. «Ты знаешь, что такое ноосфера? – Алексей передразнил чей-то возвышенный тон. – Это наш с тобой путь по звездному…» Забыл, по чему там звездному. Когда бездарные люди начинают думать, что способны создать «Маленького принца», да еще втягивают детей в свои пафосные затеи, получается крайне глупо.
– Вы суровый критик, – улыбнулась Рената. – Все-таки детский домашний спектакль. Теперь ничего подобного, по-моему, вообще на свете не бывает. Полагается умиляться.
– Не вижу ничего умилительного в том, что детей приучают к пошлости.
– Я пойду, Алексей. – Рената нащупала рядом с кроватью белые валенки. Валенки были самой удобной обувью для передвижения зимой по «Москве»; они имелись на каждой даче по числу ее обитателей. – Вы не помните, где ваши гости оставляли шубы? Мне кажется, в какой-то маленькой комнатке.
– Помню, – кивнул он. – Сейчас принесу.
– Но вы же не знаете, которая моя. Она не шуба, а такое светло-серое пальто, и еще платок, он тоже…
– Я помню, – повторил Дежнев. – Видел в окно, как вы сюда шли. Подождите, пожалуйста. Я провожу вас домой. А то вдруг не все петарды взорвались, – добавил он.
Рената улыбнулась – очень уж серьезным тоном он постарался ее напугать.
Никаких петард на улице, конечно, не было – тишина под соснами стояла совершенная. Даже музыка, кажется, стала потише, или просто не доносилась она наружу сквозь плотно пригнанные бревна, из которых построены были здешние дома.
Оказалось, что окрестности освещены не только фонарями, но и луной. В ее ровном свете снег поблескивал на земле, крышах и соснах целыми россыпями синих и золотых искр. Было очень холодно, но это нисколько не угнетало, даже наоборот.
– Мороз! – радостно улыбнулась Рената. – Настоящий рождественский мороз, даже щеки колет, как в сказке. Градусов десять, наверное.
– Двадцать один, – сказал Дежнев.
– Не может быть! В двадцать один дышать ведь невозможно.
– Это у вас в Питере невозможно – влажность высокая. А у нас просто щеки колет. Сказочным образом, как вы романтично заметили.
– Опять вы дразнитесь! – укоризненно воскликнула Рената.
– Нисколько. Возьмите меня, пожалуйста, под руку. А то запнетесь в снегу.
– Спасибо.
Дорожки между дачами были расчищены широко, и идти рядом было просто. Высоко в соснах громко и зло вскрикнула какая-то птица.
– Кто это? – спросила Рената. – Сойка?
– Ворона.
– Ну почему же обязательно ворона?
– А других птиц здесь в эту пору года не бывает.
– Вот вы уж точно совсем не романтичны, – улыбнулась Рената.
– Еще бы не хватало, – хмыкнул Дежнев.
– Да и я ведь тоже, – сказала она. И вдруг вспомнила и снова улыбнулась: – А знаете, я однажды над Невским гусей видела.
– Домашних? – поинтересовался он.
– Нет, наверное, диких, – серьезно ответила Рената. Он улыбнулся своей малозаметной улыбкой. – Это было весной, и они летели с юга. Я шла по Невскому и услышала, как они пели в небе.
– Пели? – переспросил Дежнев.
– Ну, я не знаю, как это правильно называется. Но мне как-то не хочется называть это криком. Все-таки это было очень слаженно и красиво.
– Почему вы смутились? – тут же заметил он.
Рената вовсе не собиралась это объяснять. Но слова произнеслись сами собой, она даже не поняла, как.
– Потому что в пересказе это в самом деле звучит чересчур романтично. Мне было двадцать лет, я была влюблена и шла на свидание. И тут эти птичьи песни в небе… То есть я шла на работу, но все равно на свидание.
– Вы были влюблены в коллегу? – уточнил Дежнев.
– Алексей Андреевич, какое это имеет значение? – улыбнулась Рената.
– Вы правы. Никакого.