Алексей, наоборот, много лет не ездил на дачу: слишком неприятные воспоминания были у него связаны с «Москвой» из-за Ирининой болезни. Но последнее время он стал там бывать и сам теперь привозил сестре лекарство вместе с новыми порциями книг. Книги и сейчас лежали на заднем сиденье его машины, которая медленно двигалась к выезду на Ярославское шоссе.

Он давно привык к Ирининому состоянию. И давно понял, что она права: есть вещи, в которые человек погружаться не должен. Даже прикасаться к ним не должен.

Глава 3

Ирина встретила брата на веранде. То есть она его не встречала вообще-то, а просто сидела на веранде и читала.

– Алеша! – улыбнулась она, поднимая глаза от книги. – Что же ты не позвонил? Я думала, ты еще в отпуске.

– Вчера вернулся. Ну как ты?

– Как всегда. Погода хорошая, я целыми днями на воздухе.

– Ну и хорошо. Я тебе книжки привез.

– Английские?

– Разные. Возьми там, в машине.

Он мог и сам принести книги в дом, но Ирине необходимо было как можно чаще совершать какие-нибудь направленные усилия.

– Ты побудешь на даче? – спросила она, спускаясь по ступенькам веранды.

– Нет, сегодня в город вернусь. Я уже на работе.

Ирина не спросила, как он отдохнул, где был. Наверное, это должно было бы его обидеть, но не обидело. Алексей привык, что сестра живет в собственном, почти аутичном мире и любые явления внешнего мира ее не интересуют. В том числе и подробности жизни брата.

«А кого они вообще интересуют, эти мои подробности?» – вдруг мелькнуло у него в голове.

Но развивать эту мысль он для себя не стал.

– Пообедай со мной, – сказала Ирина. – Я сварила зеленый борщ. Знаешь, на лугу щавель растет? Вот из него.

– Да, спасибо, – кивнул Алексей. – А сметана есть?

– Я в деревне взяла. У Кати, у которой молоко беру.

Ирина ела как птичка, и покупать продукты в деревенском магазине не составляло для нее труда. В основном она вообще питалась молоком, которое брала у одной из юрцовских хозяек.

Иногда Алексей думал, что такая вот размеренная жизнь самая правильная и есть. Правда, он не завидовал такой жизни, потому что и его собственная жизнь была построена на ровных началах. И его это устраивало. Вполне устраивало!

Англия всегда нравилась Алексею, и он был горд, когда у него появились в этой стране заказчики. Это означало, что его фирма вышла на высокий уровень доверия, и это радовало само по себе.

Не говоря уже о том, что ему просто нравилось ездить в Лондон. Он даже немного стеснялся этого. Хотя, собственно, чего стесняться? Красивый город, и, главное, отмечен живым разнообразием.

Алексей не мог забыть, как поразил его Баку, куда он приехал однажды в командировку. Он ходил по улицам и долго не мог понять, почему такое унылое впечатление производит на него этот город. И наконец догадался – Баку был однообразен! В нем не было того множества разнонациональных лиц, к которому Алексей привык в Москве, и от этого город был монотонен во всем – в образе жизни, в поведении людей.

А Лондон сразу показался ему близким именно из-за многоликости, которой был отмечен.

И принятый в этом городе – точнее, наверное, во всей Англии – стиль общения, дистантный и доброжелательный одновременно, тоже оказался ему близок.

Особенно этот стиль был заметен в поведении его деловых партнеров, причем не только англичан, но и русских. Собственно, именно с русским эмигрантом Дежнев и наладил свои первые дела в Великобритании.

Правда, Иван Васильев был эмигрантом уже во втором поколении – в Лондоне оказались после Второй мировой войны его родители. Сначала их угнали в Германию из белорусской деревни, потом они попали в концлагерь, потом их освободили войска союзников… Так они стали европейцами, и сын их, родившийся в сорок шестом году в Лондоне, был уже настоящим англичанином, хотя свободно говорил по-русски.

К Ивану Павловичу Васильеву Дежнев и попал на первый свой ужин в английском доме.

Васильев жил в предместье, и, увидев его дом, к которому вела от ворот посыпанная мелким гравием и обсаженная невысокими кустами аллея, Алексей подумал, что хотел бы жить именно так – в таком вот доме в тихом предместье. В этой мысли не было ни тени зависти – у него к тому времени было уже достаточно денег, чтобы купить такой же загородный дом, хоть близ Москвы, хоть близ Лондона.

Так что зависти не было. Но неожиданность в самом этом желании, конечно, была. Алексей родился в мегаполисе, притом таком непростом по всему ритму своей жизни, как Москва, и это его никогда не угнетало. Он не страдал ни от многолюдства, ни от загазованности, ни от жесткости отношений, неизбежных в большом городе… И отчего вдруг вызвал у него такое душевное расположение тихий английский дом, возвышающийся в глубине небольшого старого парка?

Иван Павлович встретил Алексея у входной двери.

– Вы точны, – сказал он, улыбаясь. – Слышали, наверное, что англичане пунктуальны, и решили соответствовать?

– Да нет, – улыбнулся в ответ Алексей. – Просто привык приходить вовремя.

– А у нас вообще-то всякое бывает. Пьют англичане много и начинают с самого утра, так что опоздания случаются. Но в целом, конечно, безалаберности нет. Проходите, Алекс. Вы очень голодны? – спросил он, пропуская гостя перед собою в стеклянную дверь. – Я хотел попросить вас подождать с ужином буквально полчаса. Приедут моя дочь и внучка – они уже в пути.

Конечно, Алексей заверил Васильева, что потерпит с ужином. Да и терпеть не пришлось – не так уж он был голоден, к тому же хозяин развлекал его экскурсией по дому и, главное, по саду, которым занимался сам, и с большим воодушевлением.

Он показывал гостю какие-то особенные кусты, которые выписывал из разных стран, и тюльпаны, за луковицами которых специально ездил каждый год в Голландию, и разные дизайнерские штучки вроде окрашенных бронзовой краской старых башмаков, приспособленных под цветочные горшки – их он купил на недавней садовой выставке в Челси…

Алексей никогда не увлекался садоводческими затеями, но вдохновенный рассказ Васильева увлек его так, что полчаса пролетели незаметно.

– А вот и Елена! – сказал наконец Иван Павлович. – И Лизонька.

По садовой дорожке шла высокая молодая женщина. Она была каким-то удивительным образом похожа на дом Васильева, особенно на ту широкую, хрустящую гравием центральную аллею, которая почему-то так понравилась Алексею в первую же минуту, когда он ее увидел. Сначала он не понял, что общего у этой женщины с гравийной дорожкой, а потом догадался: общим было чувство, которое вызвали у него оба эти явления, аллея и Елена. Они обе были частью какой-то очень красивой в своей простоте и ясности жизни.

Иван Павлович представил гостя. Елена мило улыбнулась, подала руку для рукопожатия. Это показалось Алексею необычным, чтобы женщина подавала руку, но очень ему понравилось: в этом жесте чувствовалась такая же непринужденная красота, как и во всем облике Елены.