– За то, что он уверен: из-за таких, как я, развалилась прекрасная, светлая, полная высоких идей жизнь, которая была при советской власти. И все я про ту жизнь знаю, и цену ее идеям знаю – ложь на костях, вот и вся идея. А ему объяснить не могу.

– Почему? – Глаша спросила уже почти с интересом.

– Потому что все мои аргументы – для него не аргументы. Что книжки можно стало читать, какие раньше нельзя было, – так у него на книжки теперь денег нет. А раньше были.

– В библиотеку пусть сходит. Там книжки бесплатные.

Глаша терпеть не могла, когда нежелание читать оправдывали нехваткой денег или времени. Она точно знала: на то, что человеку необходимо, и деньги, и время он найдет. Весь вопрос только в том, что он считает для себя необходимым.

Вряд ли Лазарь расслышал ее слова. Вряд ли вообще услышал, что она что-то сказала.

– Что диагностическое оборудование появилось, лекарства, каких при советской власти помину не было, – так у него в больнице новокаина и то не вдоволь, какое уж там оборудование! – продолжал он.

– А аппарат для УЗИ? – вспомнила Глаша. – Он же здесь есть.

– Да ничего здесь нет, – поморщился Лазарь. – Аппарат для УЗИ я привез.

– Но ты же, наверное…

– Конечно, обратно не увез. Но он это воспринимает как мою прихоть и унизительную подачку. И меня еще больше за это ненавидит. Был бы он гад какой-нибудь, который за Сталина слюной брызжет, потому что при великом вожде всех, кого надо, к стенке ставили и порядок был, – наплевать бы мне на него. Но этот-то Владилен Николаевич никакой не гад, вот ведь что! Я ему: в Англии здравоохранение общедоступное, хотя никакой советской власти нет, не было и не будет, а он мне: я в вашей Англии не бывал и никогда не побываю, и пациенты мои никогда не побывают, а в прошлом нашем мы были, и оно нас вполне устраивало, а что лекарств не было, так зато их ни для кого не было, не то что сейчас. И что с этим делать, как это избыть, я не знаю. А если не узнаю, не пойму, то все кровавой кашей и кончится. И очень скоро.

– Но почему же именно ты должен это понять?

Глаша приподнялась, опираясь на локти, чтобы лучше видеть его лицо.

– Потому что Владилен Николаевич уверен, что он-то все уже понял.

– Мало ли в чем уверен ограниченный человек, – пожала плечами Глаша.

– А куда ограниченность его заведет, думать не хочется, – сказал Лазарь. – Но придется.

Он думал об этом уже сейчас, Глаша видела. Думал сердито, упорно, и потому не было ему сейчас дела до нее – до ее вины, горя, отчаяния.

Это должно было бы быть для нее обидно, оскорбительно. Но не обиду она почувствовала…

Что-то дрогнуло в ее сердце в ту минуту, когда вглядывалась она в его сердитое, отрешенное от нее лицо.

Впервые за все эти дни, которые, она была уверена, разведут их навсегда, – впервые она почувствовала жалость к нему. И жалость эта странным образом являлась частью восхищения, которое заполняло ее всю, подступало к горлу.

«Как получилось, что он со мной? – думала она, глядя на его лицо снизу, с каталки, из полумрака. – С его масштабом, с его силой, умом, волей?»…

Предвидеть, что через пять лет он бросит ей на прощанье какую-то мелкую и оскорбительную фразу и уйдет не оглядываясь, она тогда не могла.

«А надо было предвидеть, – подумала Глаша. – Не его глазами на жизнь надо было смотреть, а своими. И все у меня было бы иначе. Ну так все и будет иначе! С чистого листа».

Кленовый лист, который она машинально теребила, разорвался в ее руках с едва слышным пронзительным треском.

Но не об этом листе говорила она себе сейчас. Не о нем!

Часть вторая

Глава 1

Красные дюны слились с вечерними облаками. Это произошло к вечеру, на закате, и выглядело так, что дух захватывало.

– Еще разок, Глафира, ладно? – сказал Виталий. – Последний спуск!

– Ну конечно, – улыбнулась она. – Не спеши. Я все равно на облака смотрю.

Все три года, что они жили вместе, Виталий называл ее полным именем. В первое время он думал, что это может быть ей неприятно, и объяснял, что имя Глаша, по его мнению, совсем ей не подходит: звучит как-то растерянно, расхлябанно, а она, напротив, женщина утонченная и внутренне очень организованная. Но она без труда уверила его, что ей все равно – как хочет, так пусть и называет.

Виталий стал подниматься обратно на дюну, по колено утопая в песке. Сэндборд он нес на плече.

Вообще-то дюны здесь, в Соссувлее, были не красные – их цвет колебался от нежно-абрикосового до темно-бордового и зависел от времени суток. В сочетании с белыми солончаками, расположенными у подножия дюн, это было красиво и утром, и днем, и особенно вечером. К тому же ветры, прихотливо меняя направление много раз на дню, заставляли эти песчаные холмы изгибаться самым причудливым образом и принимать странные формы, напоминающие звезды.

Глаша никогда не считала себя любительницей экзотики, но следовало признать, что намибийский отель «Мираж» – не отель даже, а настоящий пустынный замок – является экзотикой особого рода.

Он предоставлял простор для воображения, в этом была его главная прелесть. И Глаша была благодарна Виталию за то, что он выбрал это место с таким пониманием ее характера и потребностей.

Через полчаса – все-таки подъем на песчаную гору был не из легких – он в очередной раз скатился вниз и эффектно развернулся на сэндборде прямо перед Глашей.

– Я вижу, ты довольна, – сказал он.

– Очень, – кивнула Глаша. – А ты, я вижу, все же устал. Поедем домой?

– Не устал, но можем ехать, – ответил он.

Возвращались на микроавтобусах вдоль ставших алыми дюн и таких же облаков. Глаша не отрываясь смотрела в окно, так это было красиво.

В отеле было прохладно. Конечно, работали кондиционеры, но все же казалось, что архитекторы использовали какой-то особый, не технологический только, секрет, когда строили этот замок в пустыне, оттого и был он всегда прохладен и приятен для жизни. Его мавританские колонны и башни, открывающиеся издалека, еще только на подъезде к нему, усиливали впечатление абсолютной его необычности.

– Я до ужина в велнес, – сказал Виталий, входя в номер. – Пойдешь со мной?

– Нет, – отказалась Глаша. – В саду тебя подожду.

Состоящий из широколиственных растений сад был спрятан от жарких солнечных лучей под крышу. Глаша уходила сюда, в зелень, с книжкой, когда надоедало следить из окна своего номера за изменчивой игрой песка и ветра.

В отличие от Виталия, который с удовольствием использовал все активные возможности здешнего отдыха, сэндбординг на дюнах в особенности, она с таким же удовольствием проводила время неторопливо, объясняя ему, что сама эта пустынная местность располагает к настоящей восточной созерцательности. Он не спорил.