Женщина представилась Тамарой Сергеевной.
– Вы понимаете, – рассказывала она по дороге, – у нас так сложились обстоятельства. Ирочка – это моя дочка, Ирочка, – вышла замуж, и, конечно, молодые хотели жить отдельно от нас. Мы-то давно уже в Митино живем, квартиру там получили с мужем двухкомнатную, а Ирочка хоть и с нами жила, да была прописана в Газетном, чтоб комнату сохранить. И вот вышла она замуж, мы ремонт сделали, чтобы им там чистенько было. А они – Господи, что делать! – пожили три месяца, и все. Говорят, не сошлись характерами… Разве можно так, надо же раньше думать, а потом жениться, правда?
Тамара Сергеевна смотрела на Лизу, словно ожидая подтверждения своим словам, но Лиза молчала.
«Странно, – думала она, – почему это такие женщины считают меня просто-таки своей ровесницей да еще ждут, что я сейчас начну осуждать беспутную молодежь? Неужели я выгляжу так положительно?»
– Вот, решили комнату сдать. Раньше-то мы боялись сдавать, мало ли кто попадется, сейчас люди такие стали, не приведи Бог, комнаты лишишься. А сейчас нам деньги нужны: Ирочка-то у нас беременная…
Все это было Лизе не слишком интересно, но слова Тамары Сергеевны успокаивали ее. Похоже, хозяева нормальные люди и обстоятельства у них нормальные.
Они вошли во мрачную арку через чугунные ворота, прошли через двор. Лифт не работал, и на четвертый этаж пришлось подниматься пешком.
– Это часто так, – объяснила Тамара Сергеевна. – Мы потому молодого кого-нибудь искали, не гонять же стариков наверх, правда?
В длинном коммунальном коридоре было полутемно.
– Лампочку никак не заменим, – снова объяснила хозяйка. – Вроде видно, ну и ладно, почему мы должны менять, раз не живем, пусть соседи.
– А много соседей? – поинтересовалась Лиза.
– Да комнат-то много, но почти все давно переехали. Вот, как и мы, в Митино там или еще куда по окраинам. Здесь прописан кто-нибудь, а жить не живут – ждут, может, фирма дом купит, квартиры будут давать. Кому сейчас охота в коммуналке жить, хоть бы и в центре… Семья одна живет без детей, Ольга живет Воронцова – и все. Вы будете четвертая.
Комната действительно оказалась чистой. Видно было, что ремонт сделали совсем недавно. Диван, письменный стол, платяной шкаф – больше мебели не было.
– Мы все-таки не слишком много здесь оставили, – сказала Тамара Сергеевна с некоторым смущением. – Вы же понимаете, лишней мебели у нас нету, раз Ирочка здесь не живет…
– Вполне достаточно, – успокоила ее Лиза.
Кухня разительно отличалась от комнаты: грязь, уже знакомая по другим подобным квартирам, немытая посуда на чужом столе.
– А вот ваш стол, – показала хозяйка. – Он-то чистый все-таки…
Они вернулись в комнату. Лиза подошла к окну: кремлевские башни видны были невдалеке. Нет, все-таки неважно, какая здесь кухня, разве она собирается готовить для себя что-то особенное?
Самой большой удачей оказалось то, что хозяйку не смутила Лизина временная прописка. Тамара Сергеевна внимательно изучила ее паспорт и вздохнула:
– Что ж, с постоянной, конечно, было бы лучше, но вы производите такое хорошее впечатление. И потом, ведь вы не лицо кавказской национальности, едва ли вас станут проверять милиционеры…
О цене тоже договорились быстро.
– Можете хоть завтра переезжать, – сказала хозяйка. – Ключ я вам дам, как только заплатите за первый месяц, и живите себе на здоровье. Только белье постельное возьмите свое. У нас, знаете, не избыток…
Инга заплатила на следующий день. Лицо у нее было довольное.
– Ты себе не представляешь, Лиза, – сказала она. – Впервые в жизни я не волнуюсь за Тошу! Посмотри, ребенка не узнать, он стал такой веселенький, не плачет, когда я ухожу. Неужели мне наконец повезло?
Лизе действительно легко было с малышом. Он оказался покладистым, спокойным и умненьким, даже странно было, почему его до сих пор не научили читать. Слушать, как читала Лиза, он готов был часами, и самой большой его мечтой было – научиться читать самому.
Но общение с Ингой угнетало. Безалаберность, легкомыслие этой женщины утомляли Лизу, хотя она давно уже поняла, что нет никакого смысла осуждать людей за то, что они такие, как есть, а не такие, какими их хотелось бы видеть. Ей часто вспоминались слова Виктора: не надо ждать от людей больше, чем они могут дать…
Но часами выслушивать Ингины откровения, изливаемые под крепкий кофе с ликером и сигаретами, казалось Лизе невыносимым.
– Ну подумай сама, что у меня за жизнь? – начинала Инга, вернувшись откуда-нибудь и едва присев в кресло в гостиной. – Зачем я вышла замуж за Широбокова – ума не приложу. Ты ведь домой не торопишься? Так, стабильности хотелось, ведь ты вспомни, какое тогда время было, ужас! У папы карьера пошатнулась, все растерялись, как тут было не схватиться за соломинку? И потом, мне казалось: бизнесмен, солидный, ему нужна солидная семья, чтобы жена была приличная и интеллигентная, не какая-нибудь… А ты бы видела его коллег, этих… Слов нет! Я все-таки не понимаю: вот наш Юра – это моего брата Юрой зовут, я тебе говорила? – он ведь тоже в бизнесе, он очень большая фигура, в него даже стреляли, ты представляешь, а ведь стреляют только в самых важных, да? Так вот, он совсем другой. Он такой интеллигентный, веселый, живет как-то понятно, как все нормальные люди живут. А мой Широбоков – что ему надо, что он за человек, не понимаю…
Лизе становилось тоскливо. Она не знала, что за человек бизнесмен Широбоков, и ее это совершенно не интересовало. Уже за то можно было посочувствовать, что в жены ему досталась Инга…
– А Слава, конечно, хороший любовник, но разве можно с ним жить? – продолжала Инга. – У него всякие завихрения, я понимаю, он человек искусства, но ведь мне надо думать о ребенке, о его будущем.
Слова Инги сливались в одну бесконечную фразу, и Лиза ждала одного: когда эта фраза завершится. Какой-то Слава, мысли о ребенке – кто бы говорил!..
Но платила Инга исправно, и Лизе не хотелось с ней ссориться. Где найдет она такую работу – необременительную и за приличные деньги? Только иногда, вечерами, в тусклом свете одинокой лампочки, одолевали ее невыносимые мысли: это и есть ее жизнь, и об этом она мечтала – коммуналка с вонючим коридором, взбалмошная барыня как единственная опора, а впереди?..
Только теперь, с головой окунувшись в самостоятельную жизнь, Лиза поняла, что имел в виду Виктор, когда говорил в день их расставания: «Учтите, Лизонька, убогая жизнь не для вас».
Нет, ей не хотелось побольше денег – как выяснилось, для себя ей нужно было немного; ее не манили сверкающие витрины на Тверской и дорогие автомобили. Не раз и не два она с благодарностью вспоминала Виктора, впервые показавшего ей роскошь этих ресторанов и машин как нечто само собою разумеющееся – как будто для того, чтобы никогда больше не стали они для нее целью жизни. Но однообразие, но беспросветность – вот что было невыносимо!