– К чему это вы так разоделись? – совершенно бесцеремонно поинтересовалась Эмма, которой не понравилось разбитное поведение Софьи Владленовны Ковалевской.
– Хочу с ним поговорить тет-а-тет, – заявила та и гадко улыбнулась, – если ты, конечно, не против.
– Я? – изумилась Эмма. – Почему, собственно, я должна быть против?
– Ну, как это, – замялось кружевное облако, – все-таки с твоего балкона он свалился на мою голову. – Представляешь, – она наклонилась к ней ближе и задышала перегаром, – потеряла покой и сон.
– Возможно, вам лучше обратиться к терапевту, – отстраняясь от нее, предположила Эмма.
– Не, – покачала головой непрошеная гостья, – лучше сразу к нему. Я его видела голым. Такой мужчина! У каждой бабы от него снесет голову, – облако затрепыхалось и мечтательно вздохнуло.
– Вы видели его голым?! – снова изумилась Эмма, даже не предполагая, о чем говорит соседка.
– Ну, – всколыхнулась та, – не совсем голым, а почти. Ну, ты меня понимаешь…
– Нет, – испугалась Эмма, – я вас не понимаю. Но думаю, что вас очень хорошо поймет психиатр.
– Да ладно кочевряжиться-то, – сказала Софья Владленовна и спрятала бутылку в складки. – Ты мне только одно скажи, что не против наших длительных и страстных отношений. Чтобы потом никаких упреков и якобы случайно забытого крана с горячей водой. Я с профессором уж как-нибудь договорюсь. – Соседка икнула и оперлась о косяк. – Нет сил держаться на ногах, – призналась она заплетающимся языком, но тут же поняла, что сказала не то, что надо. – Я вся горю от страсти, – добавила она уже менее уверенно.
На лестничной клетке повисла тягостная пауза. «Эту, – подумала Эмма, – я доведу до логического завершения». Софья Владленовна немного подождала, икнула и, прикинув, что все складывается так, как она планировала ранее, повернулась к профессорской двери.
Смоленский перебирал старые альбомы с любимыми марками и думал о Королевой. Столько усилий потрачено напрасно. Если она откажется поехать с ним на юбилей его матери, то он смиренно примет поражение. Молодость всегда на боевом коне, а он – старая кляча. Павел Павлович вздохнул. На одной из марок был изображен черноморский курорт времен его молодости. Взять бы Эмму да махнуть с ней к морю, вспомнить молодость, полюбоваться ее красотой… Стук в дверь прервал его мечты. Так к нему никто не барабанил. Вообще-то у профессора вполне прилично функционировал дверной звонок, но стучавший об этом, по всей видимости, даже не догадывался или не хотел знать в принципе.
Смоленский вышел открывать принципиальному человеку.
– Это что еще такое?! – возмутился он, когда на пороге всколыхнулось кружевное облако. – Вы ошиблись! Я проститу…хм, вас, не заказывал!
– А ты закажи, – икнуло облако и за галстук подтянуло его ближе к себе.
– Софья Владленовна?! – в ужасе закричал Смоленский.
– Вот видишь, – та повернула голову к Эмме, – узнает меня в одетом виде. Снимай штаны! – скомандовала она.
– Позвольте, – опешил профессор, – с какой стати?
– Вот до чего вы дошли, Павел Павлович, – сурово сказала Эмма, с ненавистью глядя на соседку, – готовы прямо на лестнице заниматься чем попало и с кем попало! Эх, мужчины…
– Я не готов, – пытался отвертеться от незваной гостьи Смоленский, – совершенно не готов. С какой стати я должен снимать штаны?!
– Укусы хотела посмотреть, – миролюбиво сказала Ковалевская и снова икнула. – Да ладно, чего уж там. – Она поднесла початую бутылку ко рту и вылила в него добрую половину содержимого. – У вас, как я погляжу, тут свои шуры-муры. Но я просила сказать честно, – она облокотилась на Смоленского. – Ноги совсем не держат. От любви, заметьте, от чувств-с… – И упала в его объятия.
Не удержавшись на ногах, Смоленский грохнулся в собственном коридоре. Эмма округлила глаза и бросилась на помощь. Ковалевская стонала от удовольствия, вцепившись в профессора мертвой хваткой.
– Отпустите чужого мужчину! – Эмма безрезультатно трясла ворох тюля и кружев. – Я говорю вам, что я против! Вы слышите, Софья Владленовна, я против того, чтобы у вас с профессором были длительные и страстные отношения. Я против!
– Что вы говорите?! – обрадовался Смоленский, пытаясь скинуть с себя Софью Владленовну. – Эмма Олеговна, Эмма! Повторите то, что вы сказали, еще раз.
– Глупости какие, – пожала плечами та, – я не вам говорила, а ей.
– Скажите мне, – потребовал профессор, – переборите свою гордость! Хотите, я сам все скажу?!
– Ничего не говори, – прошептала Эмма, – потом, не сейчас, в следующий раз.
– А он будет, этот следующий раз? – Смоленский встал, потирая ушибленный затылок.
– Будет, – с жаром пообещала Эмма, отступая назад.
– Тогда я приглашаю тебя на юбилей моей мамы! – выпалил Смоленский и схватил ее за руку. – Поедешь со мной?
– К твоей маме? – изумилась Эмма. – Знакомиться с твоей матерью? А если я ей не понравлюсь? Это настолько неожиданно. Хорошо, пусть это будет свежей струей.
– Хочу в душ! – заявила Ковалевская, пытаясь подняться.
– Ее нужно отнести домой, – сказала Эмма, глядя на бессмысленные попытки нетрезвой дамы.
– Домой, – обрадовалась та, – мне надо домой. Сейчас придет внук, я должна прочитать ему лекцию о вреде алкоголя. Где мой алкоголь? Вы выпили мой алкоголь?! – Она подняла с пола пустую бутылку. – Негодники, – прошамкала Ковалевская и запустила в них пустой тарой.
– Она становится опасной для окружающих, – заявил Смоленский, подхватив Ковалевскую под мышки. – Держите ее за ноги и осторожно двигайтесь вперед, – приказал он Эмме, и они дружно потащили соседку к выходу.
– Вот видишь, – сказал, подмигивая, Смоленский, – как у нас с тобой все хорошо получается, мы практически единый организм, который тащит другой организм.
– Ты так думаешь? – Эмма улыбнулась и отпустила ноги Ковалевской. – Дальше ступеньки. Или воспользуемся лифтом?
– Лучше ступеньки, – ответил Смоленский, – я боюсь с ней в лифте застрять. Вообще-то, – он игриво обратился к Эмме, которая снова подхватила конечности соседки, – я ничего не боюсь. Кроме пьяных дам, хватающих меня за галстук. Я такой храбрый, сильный…
– Ой! – взвыла Ковалевская.
– По вашей милости, Павел Павлович, – пропыхтела Эмма, – она бьется попой о ступеньки.
– Нет, Эмма Олеговна, это вы слишком высоко задрали ей ноги.
– Бросьте меня здесь, – простонала Ковалевская. – Бросьте на погибель.
– Софья Владленовна, – укорил ее профессор, – вы же практически тезка такой великой женщины, а какие слова говорите! Не бойтесь, профессор Смоленский еще никого не бросал! – Он обратился к Эмме: – Это я говорю совершенно искренне, жена бросила меня сама. Но я хороший.
– Что вы говорите, – кряхтя от тяжести, произнесла Эмма.