Он потянул за плющ и обнаружил в стене калитку, точь-в-точь как в саду у Бинки. Ему вспомнился «Тайный сад», [52] они с Марли смотрели его на видео, дочка была в восторге. Никому никуда не пришлось бы карабкаться, в сад можно было просто войти. Или не так: не кто-то вошел, а потом вышел с Оливией — а кто-то вышел с ней и вернулся обратно уже без нее. Виктор? Розмари Ленд?
Когда они подъехали к дому Дэвида Ластингема, Марли уже клевала носом. Будет ли он когда-нибудь называть этот дом домом Дэвида и Джози? (Нет.) Возбуждение Марли, подпитанное избытком сахара, давно сменилось раздражительностью. Она вся была в семенах травы и кошачьей шерсти, теперь Джози устроит ему разнос. Джексон предложил Марли переночевать у него, по крайней мере так он бы ее отмыл, но она отказалась, потому что «утром мы идем по ягоды».
— По ягоды? — переспросил Джексон, звоня в дверь Дэвида Ластингема. Ему представились охотники-собиратели и крестьяне.
— Мама будет варить варенье.
— Варенье? Твоя мать?
Рожденная заново жена, мать-крестьянка, варящая варенье, вышла из кухни, облизывая пальцы. Та самая женщина, которой раньше решительно некогда было готовить — как исландской королеве — и которая теперь коротала вечера, делая домашние запеканки и небрежно смешивая салаты для своей новой, воссозданной семьи. Просто не верилось, что это та самая женщина, которая делала ему минет, пока он вел машину, которая наваливалась на него на любой подвернувшейся поверхности со стоном: «Ну же, Джексон, давай скорее», которая прижималась к нему во сне и каждое утро просыпалась со словами: «Я все еще тебя люблю», словно радуясь тому, что ночь не украла ее чувств к нему. Пока однажды утром, три года спустя после рождения Марли, она, проснувшись, не сказала ничего.
— Ты опоздал, — заявила она. — Где вы были?
— Мы ездили в гости к ведьме, — сообщила Марли.
Le chat noir. Les chats noirs. У chats во французском есть род? Можно сказать une chatte? [53]
— Bonsoir, Jackson, — приветствовала его Джоан Доддс, с ударением скорее на soir, нежели на bon. Она презирала людей, которые опаздывали.
— Bonsoir, Jackson, — хором повторил класс, пока Джексон робко пробирался на свое место.
— Vous etes en retard, comme toutes les semaines, — сказала Джоан Доддс.
У миссис Доддс, школьной учительницы на пенсии, характер был такой, что плетку в руки и прямиком в «доминаторин». Было время, когда женщины в жизни Джексона стремились сделать его счастливым. Теперь же они вечно были им недовольны. Джексон чувствовал себя маленьким непослушным мальчиком.
— Je suis desole, [54] — ответил он. Ох уж эти французы, простое «извините», а до чего надрывно и жалко звучит.
В «Неге» Джексон показал Миланде свое удостоверение и попросил разрешения осмотреть место, где была убита Лора Уайр. «Жуть», — лаконично прокомментировала она. В переговорной, как и сказал Тео, теперь была подсобка. Тележку с лаком для ногтей передвинули, она больше не служила Лоре кенотафом [55] и не закрывала кровавое пятно на голом полу — блеклое, но так и не отмытое.
— Фигасе, — произнесла Миланда, выйдя из привычного ступора. — Я думала, это краска или типа того. Какая мерзость.
Когда он уже был в дверях, она добавила:
— Ее призрак здесь не является. Я бы знала. Я — ясновидящая, я бы почувствовала.
— В самом деле? — отозвался Джексон.
В ее одаренности приходилось сомневаться.
— Точно, седьмая дочь седьмой дочери, — заверила Миланда.
И Джексон подумал о том, как в деревнях часты близкородственные браки, а Миланда устремила на него свои младенчески голубые глаза, — такого дивного, небывалого цвета, что он додумался: линзы, — и сказала:
— Вот вы, например.
— А что со мной?
— Черные кошки приносят вам удачу, — изрекла Миланда.
И Джексон почувствовал разочарование, потому что на одно волнующее мгновение поверил, что она действительно сейчас что-нибудь напророчит.
— «Не ворчите, мистер Броуди», — передразнила Амелия. — Что ты о себе возомнила? — (Она поцеловала его! Правда поцеловала!) — Странно, что ты не разделась посреди улицы.
— Бьюсь об заклад, Милли, ты ревнуешь! — расхохоталась (жестоко) Джулия. — Что бы сказал Генри, если бы узнал?
— Джулия, заткнись.
Амелия чувствовала, что вскипает, и прибавила шаг, чтобы оказаться от сестры подальше. Джулии приходилось чуть ли — не бежать, у нее началась одышка. «При сенной лихорадке так много курить — надо быть чокнутой», — подумала Амелия. Ей было ничуть не жаль сестру.
— Нам обязательно идти так быстро? У тебя же ноги намного длиннее, чем у меня.
Они шли по Сент-Эндрюс-стрит, приближаясь к девушке, сидевшей на мостовой, на старой простыне. Рядом растянулась собака, какая-то помесь борзой.
Джексон даже бровью не повел, когда она назвала его английским пойнтером, но, когда Джулия сравнила его с немецкой овчаркой, он прямо-таки засиял от удовольствия. Джулия попала в яблочко — он не доберман, не ротвейлер и никакой не пойнтер, он немецкая овчарка до мозга костей. Амелия солгала Джексону, ну, не то чтобы солгала, но намекнула, что она оксфордский дон, когда в действительности она рядовой преподаватель на факультете профессионального образования, обучает «коммуникативным навыкам» (что за нелепое название) кровельщиков, каменщиков и тому подобный сброд. Она хотела бы испытывать симпатию к этим парням, считать их хорошими людьми — может, немного чересчур буйными, но в душе порядочными, — но они не были хорошими, они были маленькими говнюками, которые пропускали все ее слова мимо ушей.
Джулия, конечно, тут же прилипла к бродяжкиной собаке, а это означало, что одной из них придется дать девушке денег, — нельзя ведь пообниматься с собакой и потом просто отчалить. Джулия стояла на коленях на тротуаре, подставив псине лицо. Амелия предпочла бы, чтобы она этого не делала, никогда не знаешь, где побывал этот собачий язык, — точнее, знаешь, и именно поэтому лучше, чтобы лицо им тебе не облизывали.
У девушки были желтые, даже канареечные, волосы и нездоровый, желтушный цвет лица. Раньше Амелия часто подавала нищим и покупала «Важную тему», [56] но теперь стала осмотрительней. Однажды она столкнулась со своей студенткой, которая попрошайничала на оксфордской Хай-стрит. Амелия точно знала, что та девушка — Лиза, парикмахерша, повышавшая квалификацию, — благополучно жила дома с родителями, а сидевшая с ней собака (у них же всегда собаки) — домашний питомец. Кроме того, общеизвестно, что многие попрошайки на самом деле вовсе не бездомные, а у некоторых даже есть машины. Это действительно общеизвестно? Откуда она об этом узнала? Скорее всего, из «Сан», [57] эти кровельщики вечно оставляют после себя ворохи «Сан».